Памятные встречи

Прошел почти год, и вот наконец озеро Тюзкуль.

Несколько минут мы рассматриваем неожиданно открывшуюся перед нами картину удивительного сочетания простора, синего неба, воды, степи и гор. Отсюда, сверху, хорошо видно, что озеро обязано своим существованием впадине, не имеющей стока. Чаша, на дне которой покоится озеро, питается талыми и дождевыми водами, стекающими с гор. С севера оно ограничивается хребтиком Ылайли, с юга — Байпаккезень, с запада к нему подходит хребет Сарыджас. Мы свернули с дороги и по холмам, а затем по зеленому лугу поехали к озеру. До воды еще оставалось далеко, как путь нам перегородила широкая полоса солончака, окаймленного ярко-красными солянками. Рядом возле скалистой горочки по камням струится широкой полосой мелкий родничок. Он течет к озеру в обрамлении зеленого хвоща и розового щавеля. Луг расцвечен множеством головок цветущего клевера, светло-лиловые цветки герани слегка колыхались по ветру. Всюду в траве красовались колючие розетки бодяка съедобного со светло-розовыми цветами, распластав в стороны густую траву, освобождая для себя место под солнцем в неугасимой борьбе за свет среди растений. Еще всюду светились пушистые головки мелких одуванчиков вместе с цветками.

Я выключил мотор. После длительной езды в машине особенно отчетливо почувствовалась царящая над озером тишина. Лишь иногда налетал легкий ветер, колыхал траву и покрывал озеро синей рябью.

Недалеко от нас у самой кромки воды, на илистой и топкой грязи, берег озера был покрыт будто какими-то красными и черно-белыми камнями. Неожиданно камни ожили, и в воздух поднялась большая стая уток-пеганок и атаек и засверкала крыльями. В этом безлюдье наше появление нарушило птичий покой. Время воспитания у этих крупных полууток, полугусей закончилось, и птицы стали жить стаями. Еще снялись с воды ходулочники, забавные, длинноногие, длинноклювые, и с криками стали носиться в воздухе.

Утки улетели, ходулочники угомонились, и вновь наступила тишина. Но недолго. Раздалось знакомое и очень далекое курлыканье журавлей. С противоположного берега, обеспокоенная поднятой тревогой, взлетела большая стая крупных птиц и медленно стала завиваться спиралью в небо. Вскоре она исчезла из вида, скрылась за горами, наверное, улетела в сторону недалекого отсюда озера Иссык-Куль.

Теперь лишь стремительные стрижи сосредоточенно носились в воздухе, да откуда-то издалека, с гор, прилетели три ворона и прозвенели флейтовыми голосами. Потом один из них, играя в воздухе, будто невзначай промчался над нашей машиной, ловко перевернулся набок, на спину и, выпрямившись, исчез.

Вечерело. С запада поползли серые тучи, подул ветер, заметно похолодало, по озеру побежали мелкие волны. Набегая на низкий берег, они оставили на нем большой валик белой пены.

Я отправляюсь бродить вокруг озера, то по степи, то по лугу, то по топкой солончаковой отмели, рискуя завязнуть по колено в грязи, пересекаю крошечные ручейки, бегущие с гор в озеро. Вода в них пресная, не то что в озере. Та настолько солона, что обжигает рот. Жизнь ручейков непостоянна. Многие угасли, оставив после себя заметные ложбинки. На ручейки с далеких гор прилетают попить воды голуби да каменки-плясуньи. Остальные птицы тоже, по-видимому, нуждаются в пресной воде, так как стайки уток, чибисов, куличков и журавлей садятся на берегу озера там, куда впадают ручейки.

Разорвались облака, засияло солнце, и на душе стало веселее. Ласточки дружно поднялись в небо. Илистые берега озера нагрелись, пробудились в них бактерии, принялись разлагать органические вещества, и над озером нависли тяжелые испарения. Дышать становится труднее, и я прибавляю шаг, чтобы уйти с подветренной стороны.

Но что за белый и круглый предмет у самой воды? А дальше еще такой же. Слегка проваливаясь в грязи, подбираюсь к ним. Это яйца, крупные, как куриные, слегка голубоватые. Они обронены утками.

Красные лягушки мне кажутся небылицей, хотя ради них я и приехал на озеро. Нет нигде таких лягушек в ручейках, сколько я ни пытался их найти. Вообще нет никаких лягушек. А впрочем, может быть, они и были, да их уничтожили почитатели народной медицины и любители самодеятельного лечения. Один ручеек вытекает будто из глубокой норы. Я засовываю в нее палку, усиленно ею ворочаю, и вдруг оттуда выскакивает небольшая лягушка. Я хватаю ее, но неудачно, она выскальзывает из рук. К счастью, ручеек мелководен, и добыча у меня.

Так вот ты какая, красная лягушка! Она мне кажется миловидной. Большие черные глаза смотрят хотя и печально, но невозмутимо и спокойно. Подбородок ритмично и тихо пульсирует в такт дыханию. На желтовато-зеленом теле темные полосы, а нижняя часть тела и задних ног сплошь ярко-красная. Да, это она, Рана ченсинензис, бурая лягушка, широко распространенная в Азии, только очень красная с нижней стороны тела. Может быть, на этом высокогорном соленом и прохладном озере водится особая форма, раса или подвид этого животного. Может быть, наконец, она действительно обладает особенными целебными свойствами.

В Китае и Японии таких лягушек издавна употребляют в народной медицине. Китайцы особенно ценят так называемый «жир лягушек», то есть разбухшие яйцеводы. Японцы из сушеных лягушек готовят препараты против опухолей.

Видимо, не напрасно это животное издавна ценилось человеком. Как бы там ни было, нельзя пренебрегать опытом народных знахарей, и фармакологам, биохимикам, клиницистам следовало бы проверить миловидную лягушку. Вдруг подтвердится молва, и это безобидное создание послужит человеку. В этом случае надо как можно скорее оградить красную лягушку от полного уничтожения, а что ее и сейчас не так уж много — сомневаться не приходится, подтверждение тому — мои трудные и долгие поиски.

Ночь была тихой, холодной, яркие звезды светились на небе, отражаясь в воде. Едва слышно переговаривались между собой утки, где-то на дальнем конце озера раздавались приглушенные крики журавлей. Утро выдалось ясным, чистым, и далеко за горами в воздухе, просветленном дождями, показались снежные вершины далеких хребтов и над ними острая, как пирамида, вершина горы Хан-Тенгри.

Пробудились журавли и потянулись друг за другом вереницами куда-то далеко в горы. Поднялась стая атаек, пеганок, покружилась в воздухе и, будто завершив утреннюю разминку, расселась по голым берегам. Птицы застыли шеренгами, заснули.

Солнце быстро разогрело землю, озеро застыло, отражая окружающие его горы. И тогда наступил какой-то удивительно умиротворяющий покой. Озеро в разноцветных берегах, глядящие в него горы, белые кучевые облака над ними замерли в глубокой тишине, и будто остановилось время.

Да, этот чудесный уголок природы давно следовало бы сделать заповедником или памятником природы, а также, возможно, построить здесь здравницу для лечения недугов человека.

Агама

Жаркое ослепительное солнце повисло над пустыней. От горячей земли струится воздух и колышет миражи на далеком горизонте. Все живое спряталось, сгинуло в этом царстве зноя и сухости. Замерли кустики саксаула, гребенщика и селитрянки, не шелохнется и не вздрогнет на них ни одна веточка. Но по разогретой земле носятся тенями муравьи-бегунки, да где-то вдали кричат кобылки-савиньи.

Далеко впереди мелькнула зеленая полоска тугаев. Скорее бы добраться до реки, вскипятить чаю, напиться вдоволь, спрятаться в тени деревьев. Но в это время из-под ног выскочила большая ящерица-агама и на забавных ходульных ногах помчалась искать спасительную тень. Вот куст гребенщика и под ним норы, нарытые грызунами. Сейчас юркнет в одну из них и скроется. Но ящерица резко повернула назад, вскочила на ком земли, стала боком и, вытянувшись кверху, стала усиленно дергать вверх и вниз головой. Странные поклоны ящерицы совсем меня озадачили, но руки сами собой вскинули фоторужье и пальцы стали вращать кольцо наводки на резкость.