Пандемия паранойи

Серёга где-то успел разжиться дубиной и мастерски, с одного удара вырубает здорового рыжего детину с рукой, перемотанной грязной тряпкой.

Я эффективностью друга не обладаю, но тоже успеваю сбить с ног одного из конвойных и упасть на него сверху. Третий выхватывает из кармана пистолет. Я вижу оружие, но не испытываю страха. Не потому, что безумно смел. Нет. Скорее, я не верю, что кто-то способен взять, выстрелить в меня и убить. Это же не голливудский боевик, где крошат людей направо и налево. Это жизнь.

Маша, почувствовав свободу, бросается ко мне. Я уже никогда не узнаю: искала ли она защиты или хотела помочь. Выстрел застаёт её в шаге от меня. Свой шаг закончить живой она не успевает. Но я это узнаю много позже.

***

Холодно. Сыро. Кто-то тащит моё тело по шершавому бетону к далёкому тусклому свету.

«Если это тот самый туннель, о тором рассказывают выжившие, то в нём ничего волшебного нет». Я чувствую, как от каждого не сказанного слова по мозгам течёт медленная и тягучая боль.

Спустя мгновенье она перерастает в звук: протяжный, разложенный эхом на короткие повторения, стон.

– Очухался? – теперь я слышу и тяжёлое дыхание Серёги. Это он тянет меня по бетонным кольцам лаза. От выхода к бункеру.

– Помоги,– светлое пятно расползается, и четыре руки втягивают меня в бетонный прямоугольник убежища.

– Что с ним?

– Пустяк. Оглушило. – Сергей приваливается спиной к стене и уточняет, – пуля вскользь прошла. Крови много. На черепе царапина. Жить будет.

– А Маша с Сашкой? – голос Лены напряжён.

– Сашка – не знаю. А Маша,– Серёга судорожно сглатывает слюну и неопределённо заканчивает, – там.

– Живая? – Я мысленно повторяю вопрос за Леной.

– Нет.

Мы молчим. Я не верю сказанному. Лена, кажется, тоже. Это что-то из Хичкока. Три горячих тела на холодном бетоне здесь. Одно холодное – Машино – под яркими лучами майского солнца, там, на асфальте выезда из посёлка.

– Он вообще не должен был попасть. Пьяный. Ствол, наверное, первый раз в жизни держал. В меня в упор промазал. Три выстрела, один труп, одна контузия. Маша случайно на линии огня оказалась. Придурок, целился бы – не попал. А так всё быстро и нелепо… Двоих я уложил. Рыжего тоже нужно было, но не смог. Я его оглушил. У меня ПМ, он без сознания. Подло как-то…

– Подло – женщин убивать! – Не соглашается Лена.

– Я за ней, – пытаюсь подняться и вернуться в туннель. Но мозг не контролирует тело. Он и себя контролирует плохо, – она жива. Нужно только принести домой. И всё будет хорошо.

– Лежи.

– Он прав: нужно принести. – Лена говорит жёстко. Она уже приняла решение и никакими словами её не переубедить.– Даже, если она…

Лена не может сказать вслух «мертва». Пауза затягивается.

– Акрам её знает. Сразу поймёт, что есть выход из дома. – Лена говорит о том, о чём я даже не подумал.

– Сейчас, отдышусь немного и схожу. – Серёга всё понимает.

– Сходим. Один не донесёшь.

Лена права: я не знаю, как Серёга меня допёр, но с Машей проблем будет больше. Она после родов в солидности прибавила, а за полтора месяца безвылазного карантина, ещё килограмм на десть приросла. Я её на руках уже не ношу. Хотя любить меньше не стал. Но лучше любимую не носить, чем уронить.

– Ты здесь сиди. – Сергей слегка придавливает меня к стене, как бы обозначая место, с которого мне нельзя сходить. – Вас двоих мы точно не вытянем. Да, вот ещё что. Я здесь,– Серёга кладёт на стеллаж с продуктами пистолет, – оставлю оружие. На всякий случай. Там ещё три патрона.

– Забери. Тебе пригодится. – Мы оба понимаем, что я прав: я в бункере и оружие только по картинкам и кино знаю. А Серёге, боевому офицеру, пистолет даёт неограниченное превосходство над толпой необученных беспредельщиков.

– Без оружия справлюсь.

Я смотрю, как туннель сначала проглатывает друга, потом всасывает в серые сумерки фигуру Лены.

Одна ночь и от прежней жизни не осталось ничего. Я не знаю, где сын. Я не уверен, что жива жена. Нет гарантии, что смогут вернуться Серёга с Леной. Есть только четыре бетонных стены и маленькая надежда на то, что самое страшное не случилось. И, возможно, не случится.

Минуты тянуться бесконечно. Нет ничего хуже пассивного ожидания, когда развязка зависит не от тебя. Она может быть любой. И остаётся только принять её такой, какой она придёт.

Я ловлю себя на том, что Серёгино «нет» на вопрос жива ли Маша, прошло как-то мимо моих эмоций. Не потому, что Маша для меня ничего не значит. Ближе неё нет никого. Но Машу я знаю только живой и не представляю себе её без жизни. Как и не понимаю: можно ли жить без неё.

Смерть до сих пор казалась мне чем-то из параллельной реальности. Чем-то, что касается других, тех, кто завершает свой долгий путь и устал тащить воз ограничений, налагаемых возрастом и накопившимися болячками. Устал настолько, что теряет желание жить.

Но умереть вот так, от нелепой пули пьяного придурка, который из ста попыток в мишень не попадёт ни разу, это что-то из разряда американских боевиков. Только, ведь, добрый дяденька Голливуд приучил нас к тому, что хороших не убивают. Это плохих парней можно крошить направо и налево. Их не жаль. А главных героев пули не берут и дамасская сталь о них ломается, как спичка. Неужели Маша может быть расходным персонажем в триллере нашей жизни? Это мысль кажется мне абсолютно нелепой.

За Сашку я почему-то не беспокоюсь. Он знает в округе все тропинки, молодой, быстрый. Пока Сашка один, за ним не угнаться. Вот вечером, если решит вернуться сюда со своей девушкой, он станет уязвим. Но до вечера ещё дожить надо. И ему и нам.

«И нам».– На этой фразе мой мозг переключается, как стрелка на железнодорожных путях и состав, гружёный тяжёлыми мыслями и головной болью, летит уже в новом направлении: «Друзья рискуют жизнью, а я лежу в бетонном бункере, как мешок с макаронами из неприкосновенного запаса, как будто меня ничего не касается».