Панна Эльжбета и гранит науки

– Я-то Юлека не удержал – это одно, а как ты заговор не заметила? Ведь раз до помолвки дело дошло,то, подикось, уже давно снюхались Воронецкие со Свирскими! Под батюшкой уж трон зашатался, а ты ни сном ни духом!

Нахмурилась государыня и как даст сыну оплеуху. У того ажно гoлова мотнулась.

– Оговариваться научился! Пить да девок портить – тоже по силам! А с собственными друзьями не совладал! Хоть самому Юлиушу теперь титул давай… Не отсылать же его прочь! После всех-то усилий! Верными людьми разбрасываться не след…

Тут смутился принц пуще прежнего, щеками заалел, завздыхал тяжко.

Сразу дурное почуяла королева Стефания. Сына своего она знала получше многих и тут же заподозрила, что успел он дурного наворотить без ее пригляда.

– Рассказывай! – молвила государыня сурово.

И по одному только взгляду ее, студеному, что лед зимний, заподозрил принц Лех, что лег?о не отделаться… К примеру, что быть ему битым нещадно за проступки свои. ? только отмолчаться все одно не выйдет, умеет королева Стефания так правду выбивать, что куда там заплечных дел мастерам!

Вот и пришлось Леху поведать, как он девку-некромантку по собственному почину скрал, желая Юлека к ногтю прижать.

Ох как жe матушка его многомудрая вопила – едва стекла из окон не повылетали. А уж какими словами крыла,так и вовсе не передать! Этакое заслышав, Лешек ажно присел в растерянности.

А у королевы меж тем ум за разум зашел от таких-то новостей. Оно и понятно, чего Юлиуш против батюшки пошел, не дрогнув, улизнуть рыжий прохвост желал не только от князя Свирского, но и от друга лукавого.

– Ох и наворотил делов… – промолвила с досадой великой государыня.

Конечно, она тоже кое-чего успела провернуть, так ведь хотя бы тишком, да и если бы прознал о ее кознях Свирский, мог бы и рукой махнуть. Если бы в друге своем был уверен. А тут вона оно как вышло – убег рыжий к ведьме под юбку. И еще поди его оттуда вымани!

Ох и натешился в этот день Здимир Амброзиевич,тихомолком за людской возней наблюдая. Вечно эти живые копошатся, что муравьи, спешат, беспокоятся – то ли дело личи. Они-то выжидать годами могут, а то и столетьями. И если у? беспокоит их кто-то по–настоящему,то разве что другие личи.

Чуял профессор Кр?евский, что туточки вертится противник его неизвестный, тот, кто жаждет к вечности через смерть прийти. Наблюдает, раздумывает, как весь беспорядок в Академии обернуть в свою пользу.

Живые дерутся, а мертвые – или которые жаждут таковыми быть – выжидают, чтобы выгоду получить.

– Ну и где же ты укрываешься, лапушка? – в тишине обиталища своего вопрошает Здимир Амброзиевич и глаза свои желтые, неживые щурит.
– Что же не являешься мне? Я бы тебя уважил, приголубил как полагается…

Не придет к нему, лич новоявленный, ой не придет. Поди, даже когда переродится, - и то не явится. Потому как раздавит же ж Здимир Абмрозиевич супостата. Несколько веков нежизни – не шутки, знаний и силы лич накопил всем на зависть. «Новопреставленный» ему всяко будет не чета.

А только супротив вил до факелов никакая сила не поможет, ежели люд проcтой на Кржевского поднимется. Быдло – оно такое, стратегией и тактикой не блещет, а вот количеством задавит запросто.

Постучались тут в дверь.

Потянулся лич силой своей, огладил гостя. Гостью.

– Входи уж, раз явилась, Ганна Симоновна!

Она и вошла, чиниться не стала. И прямиком в гостиную направилась, где лич обосновался. Света ей требовалось едва ль не столько же, сколько самой нежити.

– Сказать чего хочешь? – профессор Кржевский у ведьмы спрашивает.

Поди,так и есть, уж больно хитро Лихновская ухмыляется. Всем в пана Константина пошла – его порода и в лице, и в повадках. Хотя они все такие, семя Кощеево – и Ганна Симоновна, и племянница ея,и дочки. Одно лицо, одна сила – из каждой словно Кощей глядит.

– ? вот и хочу, – глядит ведьма довольней прежнего. – Всех некромантов обсмотрела, и студиoзусов,и профессоров – никто из них в личи не метит, хотя кое-кто и «шутковать» повадился.

Растерялся после слов тех магистр Кржевский. Он-то грешным делом думал, что кто-то из коллег супротив законов пошел. На а кто ж ещё мог возжелать нежитью заделаться.

– Думаешь, не в Академии обретается ворог? – скрипит Кржесвский, и словно бы недоумение в голосе его проскальзывает.

Ганна Симоновна головой качает.

– Думается, мне, все ж таки в Академии. Но ведь не только некромансеры с плотью дело имеют.

Помолчал лич, призадумался крепче прежнего.

И тут его словно молнией пробило. Вот оно. Свершилось.

– Прескорбно все это… Порядка нет в Академии нынче. Озорничают – и никого ректор не прихватил. А лич, Ганна Симоновна нынче уже превращение закончил. Возвещать о том он не пожелал, а только я все одно чувствую.

Охнула Ганна Симоновна в расстройстве великом, нахмурилась, а только унывать не стала. Ну, лич и лич. Ничeго уже не поделаешь – разбираться с бедой надобно.

– Ничего. Все однo схватим да изничтожим.

ГЛ?ВА 24

Как собрались после обеда с Радкой, спросила я у нее в первую голову, не получила ли она весточку из дома. Уж больно волновалась я, что князь на дочку oсерчает.

Подруженька только усмехалась да отмахивалась.

– ? в чем меня упрекать-то? Я-то ни в чем не виноватая. Это Юлиуш беспутный хвостом мотнул и с другой обручился. Пусть теперь батюшка с князем Свирским сам объясняется. ?оть бы подрались.

Странно было слышать такое от ?адомилы. Княжна Воронецкая все ж таки была дочкой послушной и воле родительской не перечила. До сих пор. Да и сейчас как будто подруженька моя словно бы ничего такого и не сделала. Разве что свидетелем обручения жениха несостоявшегося стала… Так это же мелочи!

– А вы и правда с теткой надумали Свирского содержать? – Радка любопытствует.

И сама на меня глядит так, будто хочет в голову прямиком пробраться, понять, что там да как.

– Чего бы и нет?
– пожимаю я плечами, ничего дурного в том не видя. Напротив, даже лучше так, что Свирский в семью нашу приходит едва не гол и бос, меньше норов показывать станет. – Чай не обеднеем.