Панна Эльжбета и гранит науки
Шрифт:
– Краса? Ты ври, а не завирайся. Красавицей меня даже матушка родная не зовет. Знаю я, зачем со мной связался – за силой нашей и деньгами от сродственников да короля спрятаться решил! – говорю.
Навроде и хотелось обиду свою скрыть, а только все одно не вышло. Не прельстить мне такого как жених мой. Худая, чернявая – чисто галка.
Двинулся Свирский следом за мной, подошел вплотную. Отступать было взялась, так уже и некуда!
– Краса, – протянул рыжий, взгляда от меня не отводя. – Еще какая краса. Или думаешь, если бы вовсе не по сердцу мне была, стал бы себя только за богатства ваши да силу колдовскую продавать?
К двери меня Юлиуш прижал, в глаза шало глянул… Я спервоначала даже и не поняла, что происходит-то сейчас и чего от нареченного ждать. И тут прильнул к губам моим поцелуем рыжий, и нахально так, смело, будто право у него на вольность такую есть.
? ведь и правда есть… Невеста я его нареченная, сама согласие дала,тетка обряд над нами проводила.
И ведь губы у Юлиуша горячие, сладкие, напорист он, Свирский,и вроде бы ударила я нареченного раз-другой по плечу для острастки, а только захотела бы – била бы посильней, да и уж точно не по плечу.
А самое гадостное, что и Юлек бессовестный не сомневаетcя, что только для виду я отпор даю.
Как отoрвался от меня жених, спрашиваю я тихо:
– И чего ж ты творишь?
У Свирского в глазах искорки лукавые посверкивают.
– Да вот стараюсь, чтобы стерпелось и слюбилось, – ответствует ласково так, словно мед в уши льет.
– Побыстрей да покрепче. Или не сладко было?
Нахмурилась я и отпихнула охальника. Не признавать же, что и в самом деле сладко? Я ему не панночка из шляхты,изнеженная и глупенькая!
А у самой в груди щемит. У девок сердце глупое, а я пусть и Кощеево семя… А все ж таки девка…
Тут в дверь постучали.
– Входить-то можно?
– Радомила вопрошает. – Или лишнего увижу?
Рта я открыть не успела, Свирский за обоих ответил:
– Входи, княжна, не бойся. Смущаться уже нечему.
? у меня лицо горит, словно поджег кто.
?творила дверь Радка, спервоначала огляделась.
– Тебе бы водицы студеной испить, Элька, - говорит с улыбкой.
Уж как захотелось сквозь землю провалиться, и словами не описать! Еще и Юлиуш подмигивает, охальник этакий! Смотреть на него сил никаких не было! И не смотреть – тоже не получалось! И до того зло в груди клокотало, что, кажется, вот-вот огнем дышать начну!
А все ж таки… Это тебе не матушкой жених выбранный. На Рынского-то я отворотясь насмотреться не могла. Не так чтобы больно ненавистен был мне князь, а только тоска от него брала. Юлиуш – дело другое. Вроде как и злюсь на него ужасно, а только… а только сердце нет-нет – да и застучит быcтрей.
Словно приворожил! Потому как не могла же влюбиться я в него?
– А ты не завидуй, княжна, не завидуй, – посмеивается Свирский,и сам руку на талию мне положил. Захочешь – далеко не отодвинешься. А мне и не хотелось вообще-то. – Чай и для тебя однажды подходящий жених сыщется.
Понурилась Радомила, голову повесила.
– Сыщется такой жених, какой батюшке надобен, а то сам не знаешь. Может, за брата твоего младшего сосватают… Может, ещё какой шляхтич найдется подходящий. Для отцовых замыслов.
Кажись, судьба подневольная княжну сверх всякой меры печалила. А ведь должна была и смириться давно, так оно у шляхты и случается – не по любви женятся, заради власти и богатства. Панночек родовитых с колыбели готовят к браку ?ежеланному.
– Ну так и меня со Свирским тетка по своему почину обручила, – подруженьку
я утешаю как могу.И даже совестно самую малость, что так у нас с Юлиушем все вдруг сладилось. Сама того не ожидала. Спервоначала-то казалось, просто не противен мне присмотренный теткой жених.
А теперь откуда что взялось? И даже наглость его всегдашняя и ?е злит как прежде.
– Тетка у тебя, Элюшка, – женщина умная, с пониманием, она бы кого попало любимой племяннице в супруги не назначила, – молвит Свирский ну с таким самодовольством, что еще несколько дней назад я бы ему по носу дала, чтобы особливо не задавался.
? сейчас язык не поворачивался.
– Иди уже, не кто попало, - княжна на бывшего почти жениха своего рукой махнула.
– Нам бы и отдохнуть, и поучиться… А ты тут ходишь, приличных девиц отвлекаешь. Принца Леха побеси, что ли. Чтобы слишком сладкo ему не жилось.
Послушался Свирский, хотя думалось мне, перечить Радке возьмется. Только поцеловал меня в щеку на прощанье, и опосля того из комнаты вышел.
Подруга прыснула тихо, только необидно как-то.
– Да ты ж влюбилась в него! – говорит подруга весело.
– ?жно лужицей растеклась! Я-то думала, ты у нас, Элька, кремень всем на зависть, а как взялся за тебя Свирский бесстыжий всерьез,так совсем размякла.
Хотела я сперва сказать, мол, ?ичего такого, даже рот, было, открыла… а потом и закрыла. Потому что ведь и правда как будто влюбилась я… немного.
– И разве есть в том что дурное? – спрашиваю я Радомилу. – Жених и невеста мы. Если милы друг другу – это только на благо.
Пожала плечами подруженька.
– ?й… Будет он вертеть тобой, Элька, бессовестно будет вертеть.
Вздохнула я тяжко, ведь и правда будет вертеть…
Ломала голову Ганна Симоновна, как ей быть и как до лича добраться поскорей. По всему выходило, не такое уже и проcтое то дело. Навроде и догадывалась пани Радзиевская, кто нежитью стать надумал, а только… Только еще попробуй доберись! Особа-то уважением и доверием великими пользуется, а Ганна Симоновна – она кто? Купчиха, ведьма, что Академий ихних не кончала, Кощеево семя.
Кржевский ей, пoложим,и поверит,только что с того? Лич тут и сам едва ль не на птичьих правах. Оно и понятно, нежить – она нежить и есть, кто знает, что там в душе неживой творится. Еще и поди разберись, а есть та душа или нет ее вовсе.
Надобно гадину ядовитую брать, когда клыки другим покажет, чтобы уже отпереться не вышло.
С мыслями тяжкими Ганна Симоновна на следующий день после приезда князя Свирского к профессору Кржевскому сызнова отправилась. Не то чтобы сильно тянуло в личево обиталище, вот только с кем ещё поговорить без обиняков? Не с Невядомским же? Элькин декан – он себе на уме и даже если пани Радзиевской и поверит, а только вдруг и не поможет? На Бучека тоже полагаться себе дороже.
А вот у лича тут точно свой интерес имеется.
Дверь перед Га?ной Симоновной сама отворилась, но ведьма к тому уже привыкла. Лич с ней не чинился и навроде даже доверял.
– Что-то больно ты настропаленная, пани Радзиевcкая, – проскрипел Здимир Амброзиевич, сам не показываясь.
Тоже ничего необычного. Любил лич в темноте таиться, на глаза без нужды не показывался.
– Твоя правда, Здимир Амброзиевич, - ведьма откликается.
– Беспокойство меня снедает великое. Кто враг – вроде как поняла я, а толькo как прищучить ведать не ведаю.