Паноптикум

Он удивлялся местным: они жили общиной, одним гудящим ульем, а не жались по своим бетонным сотам, как городские пчелы. Вит же чувствовал себя белой вороной в белом халате – со своими итальянскими шмотками и уложенными гелем волосами, со специфическим выражением брезгливости на лице, какое бывает только у людей, привыкших ходить по ровному чистому асфальту, а не месить грязь. Весь облик его кричал, что он выходец из спального района, дитя интеллигентной семьи и продукт хорошего образования, а здесь оказался случайно. И все они тянулись к нему, городской диковинке, стремясь рассмотреть его вблизи и сломать его лед. Особенно женщины. Женщины успели надоесть Виту за те без малого три недели, что он провел в Серпе.

– Доброе утро, Вит. Как дела? Б-р-р, холодно. А чем это таким фруктовым пахнет? Хорошо хоть вонь с улицы перебивает, ты бы подумал, прежде чем окно открывать. Давай я кипятильник включу в сестринской, чайку тебе заварю, чтобы не простудился, не дай бог, а то как мы без тебя…

Вера обладала удивительной для такой миниатюрной женщины способностью: попадая в помещение, она заполняла его полностью. Болтовней, суетливыми жестами и хламом, который таскала с собой, точно запасливая белка. Даже в жизни Вита ее стало слишком много, и Вера, судя по взглядам, что она украдкой на него бросала, мечтала обосноваться там на ПМЖ. Но нет, на такую пошлость, как романчик между врачом и медсестрой, он ни за что не подпишется. Да и сексуальной привлекательностью эта перезрелая нимфетка не отличается. Так что знаки внимания с ее стороны Вит игнорировал.

– Буду очень благодарен, Вера. – Он потянулся за телефоном – узнать, который час. – Большая там очередь?

– Ну, человек пять. Не переживай, еще двадцать минут до начала смены.

– Окей.

Кивнув, Вера ушла, а Вит упал в кресло и уткнулся в экран, бесцельно листая ленту новостей «ВКонтакте». Фотографии грузились медленно, но он с мазохистским упорством разглядывал каждую. Бывшие однокурсники и коллеги посещали симпозиумы, защищали научные работы или просто улыбались, держа на руках детей в ползунках и чепчиках. Вдруг среди пестрой череды аватарок мелькнула копна рыжих волос. Он не удалил ее из друзей? Серьезно? Мимолетное искушение зайти на ее страницу сменилось волной ненависти к себе. Вит заблокировал телефон и перевернул экраном вниз. Надо удалить этот «контакт» к чертям собачьим – только невроз подпитывает.

Вера вернулась, неся в руках две чашки чая с облепихой, сдобренного лесными травами. Поболтав о пустяках, они понимающе переглянулись: время приступать к работе. Медсестра забрала чашки и снова вышла из кабинета. Вит же подошел к умывальнику, ополоснул руки и поплескал холодной водой в лицо. Постоял немного, собираясь с силами, опустил глаза вниз. Под раковиной притаилось мусорное ведро, в глубине которого поблескивали мандариновые корки, напоминая: как бы доктор Стеблевский ни строил из себя серьезного специалиста, в свои двадцать шесть он все еще хулиганистый мальчишка.

Пора. Show must go on. Вит щелкнул пальцами, переключая невидимый рубильник, – еще один психологический трюк, которому его научила она. И когда он вновь опустился в кресло, его больше не беспокоило ничего, кроме симптомов гриппа, гримасничающих на стене.

***

– На этом все. Ко мне на прием в среду, посмотрим, сойдет ли налет на горле. – Вит улыбнулся нервно поджавшей губы матери, которая устроилась на кушетке, пока ее больной ангиной сынишка ерзал на стуле перед «дядей доктором». Ребенок весь извёлся: его измотала очередь и общее ослабление организма, а тут еще чудище в белом халате засунуло ему в рот шпатель, от которого тянуло вырвать.

Виту захотелось его подбодрить.

– Держись, боец. Все будет хорошо. Дай пять. – Он выставил ладонь, и мальчик, озарившись беззубой улыбкой, звонко по ней хлопнул. Вит похвалил себя за то, что совершенствуется в общении с детьми.

Когда за последним пациентом и его матерью закрылась дверь, он откинулся в кресле, подложив сцепленные в замок руки под голову.

– Это негигиенично, – прокомментировала Вера, не отрываясь от заполнения медицинской карты. – Пациент свои пальцы только что облизывал, а ты…

– Зато малой порадовался, – парировал Вит. – К тому же, я сейчас помою руки. И девяносто девять процентов бактерий погибнут в агонии.

Пока журчала вода в кране и скрипела по бумаге Верина ручка, им не приходилось разговаривать. Но момент, когда удобное суетливое молчание сменяется неловкой тишиной, всегда наступает неожиданно. Вера закрыла карту и водрузила на полку стеллажа, к остальным. Вит вытер руки и вернулся к столу. Не зная, как еще избавиться от необходимости поддерживать диалог, схватился за телефон.

Медсестра наблюдала за его сгорбленной фигурой, делая вид, что копается в сумке. Что молодой доктор так пристально изучает на экране? Может, ему строчит смс-ки оставшаяся в Городе девушка? Конечно, девушка – Вера уже представляла ее: идеально очерченные брови, блестящие и шелковистые после кератинового выпрямления волосы, дорогие шмотки, подчеркивающие вылепленную в спортзале фигуру. Она уж точно будет посимпатичнее хвостатой сельской модницы, которая отчаянно молодится после развода…

Вит читал прогноз погоды. Ночью обещали мокрый снег.

Между ними протянулась нить – тонкая нить над пропастью, и Вера боялась ступить на нее. Падение в бездну неминуемо – лучше даже не пытаться. Из неё плохой канатоходец, и полоска белой кожи на безымянном пальце тому доказательство.

– Пока, Вит! До завтра. – Медсестра застегнула змейку на сумке и вылетела из кабинета. Поникшие хвостики колыхнулись траурно спущенными флагами.

– Пока-а… – запоздало откликнулся Вит и тоже засобирался домой.

Минут через десять он уже шагал через больничный двор, сетуя, что впопыхах забыл в кармане халата сигаретную пачку и не сможет скрасить путь дозой никотина. Но вскоре Виту стало не до причитаний. К вечеру облака рассосались, и над головой раскинулось звездное небо – будто хозяйка густо посыпала противень мукой, готовясь раскатать тесто для солнечного пирога, что будет готов к утру. Вит запрокинул голову, всматриваясь в искристую небесную синеву, и онемел от восхищения. В городе звезды не разглядишь, и сейчас он наверстывал упущенное за годы, не отмеченные восторгом прикосновения к Вселенной.

Глазея в небо, он добрел до улицы Ленина. Она была хорошо освещена, и сияние звезд терялось в электрическом свете фонарей. Зато Вит разглядел, что на носы его туфель налипли ошметки грязи. Он поморщился и впредь старался ступать осторожнее.

Улица выглядела нарядной, даже праздничной. Манил светом витрин и кислотной яркостью вывески мини-маркет «Оксана». На детской площадке играли в догонялки слегка чумазые, но счастливые дети, пока их родители распивали на лавочке нечто подозрительно смахивающее на пиво. Сбившиеся в кучку подростки качали головами в такт рэпу, пульсирующему из плохонького телефонного динамика. И все они – положим, не все, но многие – узнавали Вита и бормотали приветствия, озаряясь вполне искренними улыбками. Потому что он лечил их самих и их детей. Потому что он приехал в Серпомолотовск, чтобы назвать его домом, а значит, стал частью улья.

Виту было трудно извлекать из речевого аппарата слово «здрасьте» так часто, но он старался уделить внимание всем. Впереди уже темнел поворот, где можно будет передохнуть. За ним уличного освещения не было, как и асфальта – лишь посыпанная крупным гравием грунтовая дорожка, по осени, конечно, размокшая. Ноги вязли в грязи и цеплялись о камни, и Вит печально констатировал, что туфли придется мыть и заново смазывать кремом.

Наконец вдали показались очертания хозяйского дома, подсвеченные установленными на крыльце фонарями. Домик был добротный, двухэтажный, похожий на кукольный – черепичная крыша, канареечно-желтые стены и резные окна. Рядом приткнулся маленький гостевой флигель, который арендовал Вит. Подойдя к калитке – по местному обычаю, незапертой – он уже ясно видел, что будет дальше. Вот он отпирает дверь, разгоняя застоявшийся воздух, щелкает тумблером обогревателя, идёт на кухню, ставит на газ чайник и варганит обыкновенный холостяцкий ужин – например, яичницу…