Пансионат «Мирамар»
Шрифт:
— А если узнают, что она здесь? — встревожился Талаба-бек.
— Возможно. Но тебя-то почему это беспокоит? — повернулась к нему Марианна.
— А ты не боишься?
— Не маленькая. Я не сделала ничего дурного, только приютила девушку и дала ей честную работу.
Господин Амер отстоит ее, — твердо добавила она.
Я не отступлюсь от своего долга, пока в моих жилах течет кровь, даже если на меня попытаются воздействовать силой.
Марианна стала
— Удивительная девушка, господин Амер-бек, — говорила Марианна радостно, — умная и сильная, с первого же раза понимает все, что требуется. Мне очень повезло.
В другой раз она посоветовалась со мной:
— Как ты считаешь, пяти фунтов, не считая еды и одежды, ей достаточно?
Я ответил утвердительно.
— Только не одевай ее уж очень модно, — попросил я.
— Ты хочешь, чтобы она одевалась как крестьянка?
— Нет, дорогая моя, но девушка красива, подумай об этом…
— Мои глаза всегда открыты, господин Амер, девушка действительно хороша.
Вскоре Зухра стала расхаживать в касторовом платье, скроенном по фигуре и подчеркивающем ее достоинства, скрытые раньше под широкой и длинной, до пят, галабеей. Она расчесала свои роскошные волосы, разделила их пробором, заплела в две косы и свободно распустила по плечам.
Талаба Марзук долго следил за ней хищным взглядом и, когда она отошла, вполголоса заметил, склонившись ко мне.
— Будущим летом мы увидим ее в казино «Жанфуаз» или «Монте-Карло».
— На все воля аллаха.
Он направился к двери и, проходя мимо Зухры, игриво спросил:
— В тебе, наверное, есть европейская кровь?
Зухра с удивлением посмотрела ему вслед. Чувствовалось, что она не испытывает к нему симпатии. Потом вопросительно взглянула на меня.
— Он шутит, — сказал я, — считай его слова чем-то вроде комплимента. — И добавил, улыбаясь: — Я ведь тоже один из твоих поклонников, Зухра.
Она ответила мне светлой улыбкой.
Когда Зухра заканчивала свои дела, Марианна звала ее посидеть с нами в холле. Зухра садилась несколько поодаль от нас, возле ширмы, и внимательно прислушивалась к нашей беседе. Постепенно я вовлек ее в разговор.
В тот вечер она сама рассказала нам свою историю, которую мы уже знали в общих чертах.
— Муж моей сестры хотел прибрать меня к рукам, — сказала она в заключение, — но я сама засевала свою землю.
— А тебе не тяжело это было, Зухра?
— Нет, я сильная, слава аллаху. Ни один мужчина не мог одолеть меня в работе — ни в поле, ни на рынке.
— Однако мужчины не только пашут и торгуют, — заметил, смеясь, Талаба Марзук.
— Я могу делать все, что делают мужчины, если понадобится.
Я искренне поверил ее словам.
— Зухра не новичок, — сказала Марианна. — Она сопровождала
отца в поездках.— Я очень любила его, — сказала с грустью Зухра. — А вот дед мой только и думает, как бы нажиться на мне.
В Талаба-беке опять заговорил дух противоречия.
— Если уж ты можешь быть как мужчина, то почему же тебе пришлось бежать?
— Послушай, Талаба-бек, — пришел я на помощь Зухре, — ты хорошо знаешь, что в деревне сильны обычаи, суровы традиции, там принято безмерно почитать старших. Девушка должна была или выйти замуж за старика и стать его служанкой, или бежать.
Зухра с признательностью посмотрела на меня.
— Пришлось бросить землю, — с сожалением сказала она.
— Теперь будут болтать, что ты сбежала совсем не поэтому, — сказал вдруг Талаба-бек.
Зухра бросила на него гневный взгляд. Лицо ее потемнело. Она выставила вперед два пальца.
— Я выколю глаза каждому, — жестоко сказала она, — кто посмеет болтать чепуху.
— Зухра не понимает шуток! — воскликнула Марианна.
— Он ведь шутит, — сказал я Зухре и повернулся к Талаба-беку: — Где же твой такт, дорогой?
— А, это все чепуха! — ответил он с пренебрежением.
Золотистые глаза, полные румяные щеки, ямочка на подбородке. Она могла бы быть моей внучкой.
— Ты, господин, еще долго пробудешь здесь? — спрашивает Зухра, принося мне в комнату послеобеденный кофе и задерживаясь, чтобы поболтать.
— Я буду постоянно жить здесь.
— А где твоя семья?
— У меня нет никого, кроме тебя, — смеюсь я.
Она отвечает мне чистой, сердечной улыбкой.
У Зухры маленькие руки с загрубевшими пальцами и большие, широкие ступни.
Однажды она сказала мне:
— Талаба Марзук очень тяжелый человек.
— Он знатный человек, — ответил я, — очень несчастный и больной.
— Воображает себя пашой, но время пашей миновало.
Эти слова вызвали в моей памяти картины прошедших лет.
Она помнила даже названия виски, которые покупала много лет назад. Она говорила мне:
— Каждый раз, когда я спрашиваю виски в магазине, все смотрят на меня и улыбаются.
«Да сохранит тебя аллах», — думаю я.
Что это за шум? Голоса как будто знакомые, однако очень возбужденные. Что происходит там, за дверью? Часы пробили пять вечера. Я вылез из постели, надел халат и вышел в холл. Открывая дверь, я заметил, как Талаба скрылся в своей комнате. Зухра сидела в холле хмурая, чуть не плача. Марианна в крайнем смущении стояла возле нее. Что же произошло?
— Зухра подумала что-то нехорошее, Амер-бек, — сказала Марианна, увидев меня.