Папа для озорных апельсинок

– Отпусти! – шипит Ласточкина и дергает свою руку. Вырывается, делает шаг в сторону, но не успевает нормально ступить, как ее нога соскальзывает с ледышки, и Аня теряет равновесие. Снова.

Резко нагибаюсь вперед, хватаю ее и прижимаю к груди, где в бешеном ритме бьется сердце.

– Угомонись, – рычу сквозь крепко сжатые зубы.

Ни одна баба не в состоянии вывести меня из себя. Ни одна, блин!

Кроме Ани.

Ласточкиной даже не приходится особо напрягаться, чтобы в моей груди разгорелся пожар. Порой ей достаточно было одного-единственного слова.

И если раньше нас обоих спасала постель, то теперь…

Теперь мне дико хочется схватить ее за плечи, хорошенько встряхнуть и заставить, наконец, уже понять, что она не кошка и у нее не семь жизней.

– Тебя не учили смотреть по сторонам? Ты вообще соображаешь, что я мог тебя не заметить? – не скрывая эмоций, высказываю свои чувства.

– Потому что следить за дорогой нужно, а не строчить сообщение своей очередной бабе! – шипит. Ее взгляд пылает.

– Если бы я сообщение строчил, – говорю, резко понизив голос. – То тебя бы уже не было в живых, – отрезаю.

Подхожу к машине, открываю пассажирскую дверь.

– Залезайте, давайте, – даю команду.

Девочки вопросительно смотрят на мать, та стоит и молчит. Она в шоке.

Ох, ну за что мне досталась именно она? Неужели судьба не могла послать кого-то другого?

– Аня, – произношу с нажимом. Впиваюсь взглядом в нее. – Очнись, – говорю. – Бери дочерей и быстро в машину.

Ласточкина вдруг оживает, хватает детей и гневно сверкает глазами.

– Никуда мы с тобой не поедем! – отвечает, не скрывая злость.

Собирается развернуться и отправиться на остановку. Дурында!

Время уже позднее, автобусов нет, а на улице непогода только усиливается.

– Слушай, если тебе на себя плевать, то ты хоть о детях подумай, – намеренно давлю на слабое место.

Я Аньку знаю очень хорошо, она никогда не поставит себя на первое место, если рядом будет кто-то, кого она очень сильно любит.

– Девочки, в машине тепло, – применяю запрещенный прием. – Вы не замерзли еще? Не хотите погреться?

Стою. Жду.

Сердце грохочет в груди.

Ну же, давайте… Соглашайтесь!

– Мамочка, можно нас дядя домой отвезет? – тихонько спрашивает Аню та самая кроха, которая хотела закидать меня ледяными снежками.

– Мне холодно, – говорит вторая. – Ручки замерзли.

– Автобуса нет, – киваю на пустую дорогу.

С того места, где мы стоим, открывается отличный вид на город, и при желании вполне можно рассмотреть едущий общественный транспорт за две-три остановки.

Ласточкина бросает на меня предупредительный взгляд. Он полон ненависти и она своих чувств по отношению ко мне не скрывает.

– Давай я до дома вас довезу, – опять предлагаю.

Молчит.

Мимо проезжает авто. Оно окидывает каждого из нас светом фар и вдруг я замечаю, что Ласточкина с головы до ног промокла.

Решение приходит само. Моментально.

– Так, девочки, – подхожу к своим дочерям и беру их за руки. – Давайте, бегите в машину, – даю им команду.

– Не смей! – шипит Аня.

Но девчушки уже усаживаются на заднее пассажирское и захлопывают за собой дверь. Видимо, действительно, замерзли малышки.

– А то, что? – ухмыляюсь недобро. – Покусаешь?

Смотрю на Ласточкину, вопросительно выгнув бровь, тащусь от бури эмоций, что бушует в ее глазах, а затем делаю самое безрассудное, на что только способен.

Подхватываю Аню на руки, поднимаю, перекидываю через плечо и несу свою кричащую и дерущуюся ношу к автомобилю.

Глава 8. Аня

Я дико злюсь на Куравлева и не собираюсь скрывать этого. Даже если отбросить наше прошлое, он за сегодняшний вечер превзошел сам себя.

Надо ж было дважды едва не сбить меня. Дважды за вечер!

Это просто какой-то кошмар.

Напугал моих дочерей, облил меня с головы до ног ледяной водой с реагентами и грязью, а сам стоит напротив и даже не спешит извиниться.

Ну разве не гад?

– Давай я до дома вас подвезу, – предлагает. Вот, блин, само благородство.

А где ты был, когда меня надо было из роддома встречать? М?

Ах, да! Ты же сказал, что тебе не нужны ни дети, ни семья. Что ты не нагулялся еще и не насладился свободой.

Всю беременность я была одна. Без тебя! Без поддержки родных, которые даже что случилось не поняли.

Я одна ставила на ноги наших детей. Одна пахала ночами, пока малышки сладко спали в кроватках.

Никогда не прощу всего, через что мне пришлось пройти. Не прощу! Пусть даже не пытается извиниться.

Поочередно смотрю на своих дочерей. Малышки устали, замерзли и им пора спать, я все понимаю.

Но в машину к Куравлеву ни за что не пойду. Он для нас никто. Пустое место. Чужак.

Он же ехал куда-то? Вот пусть и уматывает!

Открываю рот. Хочу сказать Куравлеву, чтобы валил на все четыре стороны, как этот гад опережает меня. Подходит к дочерям, берет их за руки и уводит к машине.

– Так, девочки, – не спрашивая меня, ведет дочерей. – Давайте, бегите в машину, – дает им команду и они без промедления ее исполняют.

Теряю дар речи.

– Не смей! – шиплю со злостью, смотря на него.

Но малышки не слышат меня и не видят мой гнев. Они, весело переговариваясь, усаживаются на заднее сидение и захлопывают за собой дверь.

Больше я их не вижу.

Кровь вскипает.

Я едва заставляю себя промолчать. Мне хочется столько всего ему высказать, что мало не покажется. Эмоции переполняют.

А он стоит и видит, как я бешусь.

И моя реакция его только забавляет!

– А то, что? – спрашивает с опасным блеском в глазах. Я прекрасно знаю, что за этим стоит, но не останавливаюсь.

Не желаю видеть и слышать его. Он исчез из моей жизни на несколько лет, так пусть и продолжает наслаждаться своей желанной свободой.