Папа. Мозаика прямого набора
Шрифт:
Она вертелась у огня до самого завтрака, поворачиваясь к нему то спиной, то лицом. Мне было уже совсем жарко. Узнав, что загар в горах проявляется скорее, она скидывала с себя всю свою одежду и загорала прямо в траве – стоило только солнцу подняться немного выше заснеженных вершин.
– А если кто-нибудь пройдёт или проедет? – смеялся я, глядя на бесстыжую.
– Я с мужем.
К концу следующего дня кожа моего лица стала красной. Борода слежалась на одну сторону – я не мыл её с приезда. Спал на боку лицом к ней.
– А знаешь, тут водится форель, – сказал я на второе
– Ты серьёзно?
– Ты её ела вчера.
– Я не знала, что она из речки.
– Жалко, что мы не взяли с собой удочки. Я бы с удовольствием поймал для тебя несколько. Они, правда, не большие. Не такие, как в магазине. Но всё равно.
– И как они живут?! Течение такое быстрое!
– Как-то живут… Не знаю.
Четыре дня и три ночи: один за другим; одна за другой. Хорошо и уютно с ней.
О нас, о детях, о родителях. О боге.
Дождь наполнял палатку шумом едва уловимым из-за бурлящей рядом горной реки. Я различил его на четвёртое утро, в день отъезда.
– Плохо дело. Пора собирать манатки и дёргать отсюда, пока не накрыло.
– Уже?
– Да. Дров мало. Только на сегодня. Если начнутся дожди, мы с тобой замёрзнем.
– Промокнем?
– Промокнем и замёрзнем.
– И я буду, как драная кошка?
– Будешь, как драная кошка, да.
– Тогда я готова.
– Соберёшь свой рюкзак? Я за водой.
– Конечно!
На Таулу были в одиннадцать. Ближайший рейс до Черкесска через два часа. Попутками добрались до посёлка.
– Лагман?
– И мяса. Хочу мяса!
– Тогда сюда.
Остаток времени провели в кафе. В углу вестибюля стояло чучело небольшого медведя, держащего поднос с визитными карточками туристов. Напротив, направив открытую пасть в потолок, застыл волк.
– О, смотри! Твой друг приехал.
Тоже чучело.
Я помахал ему рукой, и мы двинулись навстречу, – через проезжую часть, озираясь по сторонам.
– Ну, что? Отдохнули?
– А то.
– Где были?
– К водопаду поднимались.
– Удачно свернулись: сегодня обещают дожди. А они если начинаются, то идут по неделям. Сколько пробыли тут?
– Четыре дня, получается.
– Жене понравилось?
– А то – нет? Когда обратно?
– Сейчас в Романтик. К трём буду здесь.
– Ну, ждать не будем. Уедем с первой маршруткой.
– Ну, бывай.
Она хорошенькая
– Она хорошенькая. Не… ну, такая – очень милая, нежная. Красивая – этого не оспоришь. Бухгалтером работает.
– Везёт дуракам! Да я видел её несколько раз, – живёт в четырёхэтажке, ниже по улице. Где познакомился хоть, расскажи!
– Это я ходил подписывать наряд к Куприянову, а его нет на месте. Да когда ж?… в январе ещё, кажется. Где, спрашиваю, Смуров? В первом корпусе ищи, говорят. А чё он там забыл, спрашиваю? до зарплаты ещё две недели… А кто его разберёт, говорят…
– Ты можешь не нудить, а?
– Не спеши, а то успеешь.
– Ну, и дальше – что?
– Ничё. Зашёл в бухгалтерию, то да сё. Сидит, вся такая красивая, глазами стреляет
в мою сторону. Пока Генку ждал, разговорились. Весёлая оказалась. Да видно, что нет никого у неё. Я и напросился… Через неделю дала, чё.– Не бреши!
– Живёт одна, мужа нет. Бросил её, наверное. Хотя говорит, сама выгнала. Не очень верю: сын у неё с придурью. То ли дебил, то ли ещё что. Она что-то рассказывала, да я не понял.
– Кажется, он уже взрослый?
– Да нет – пиздюк; года четыре, наверное. Она с ним по всему краю к врачам да к бабкам. Я посмотрел, вроде – ничего, обычный. Звоню в двери, открывает. А он прямо из-под неё – нырь! и: «Ты будешь моим папой?» – спрашивает. И в глаза прямо глядит, а у самого – тьфу, блядь! И захочешь, – не откажешь. У матери пачка так и отвисла. Зарделась вся такая… что уж, – воспитание! А сегодня уехала к своим. Вроде, как в гости.
– И что, когда думаешь переезжать?
– Да вот, на будущей неделе, думаю. С бабами главное найти правильное поведение, понял? Нащупать нужную кнопочку и нажать вовремя. Если ещё недавно я видел, что мнётся, сомневается, то вчера понял: выйдет. Я ей и предложение сделал. Сказала, не хочет торопиться… А по глазам-то вижу: сияет! Так что жду. Сегодня вечером должна вернуться, сказать ответ. Учись, Валера: если бабе просто хуй вынуть и показать – он им такой не нужен. А если в фантик завернуть в красивый, да преподнести из-за спины, типа – сюрприз! Так без раздумий съедят. Так-то.
– А со своей как же?
– Никак. Разводиться буду. Разве это жизнь, а? От детей не отказываюсь, нет!
– А не боишься, что и тут потеряешь, и там не получится? Тут, какое-никакое, а жильё уже есть…
– Она в феврале документы подала, чтобы квартиру приватизировать. Говорит, к маю должно всё выгореть. Так что тут и думать нечего: брак зарегистрирован, прописка по закону. Свой угол уже будет. Железно.
– Хорошие там квартиры, конечно… Повезло тебе! Собака, везёт дуракам, а?
– Э, сколько можно пиздить?! – закричал старший, входя в мастерские, – где прокат? Где уголки? Почему наряд ещё не готов?! Анатолий! Голову сниму! Мне к концу смены сдавать, а у тебя конь не валялся!
– Успею, Геннадий Викторович! Мне осталось-то…
– Шибко! Валера, не тупим! Где остальные?
– На планёрке.
– Какая на хер планёрка в два часа?!
– Не знаем, Геннадий Викторович. Начбриг забрал. Сказал, через час вернёт. Мы – следующие. Куда, спрашиваю, Семён Лукич? На планёрку, говорит. Я тоже не понял, почему всех сразу не забрать…
– Говна кусок, мне даже ничего не сказал, – выругался начальник участка и повернулся, чтобы выходить из тёмного помещения на улицу.
– Они на инструктаж пошли, – поправил младшего сварщика Анатолий Иванович, – там проверка какая-то намечается. Мне в бухгалтерии сказали. То ли пожарники, то ли ещё кто – нужно в каких-то журналах расписаться. Нашим сказали, что на планёрку, чтобы языком меньше болтали, когда инспектора придут.
– Я смотрю, у тебя прям всё серьёзно с этой… с Ириной, что ли? – спросил Геннадий Викторович, вспоминая имя хорошенькой бухгалтерши из главного корпуса колледжа.