Папенькина дочка

Я был не против. Однако — это были слова. Моя жена работала. И была занята не так как я. Поэтому мне их пришлось большей частью провести с Олегом Анатольевичем. Мы брали лыжи и выезжали за город. Раза два я ходил на лыжах и со Светланой, но не больше. С нами однажды увязались Михаил Крутов и Татьяна Полнушка. А как-то даже Виктор Преснов. Правда, ненадолго. Час-два побыл. Как мы не пытались его удержать не смогли:

— Это, у вас ни каких забот, — сказал друг, — только бы гулять. А я человек семейный, жду пополнения — сына. — Он беспокоился о Валентине.

Выходные дни моя жена старалась использовать для поездок домой. Те, несколько дней, которые она провела вместе со мной за городом на лыжах, пришлись ей по душе, если бы не одно обстоятельство: ее ждал Филипп Григорьевич, и отсутствие дочери его нервировало. Мне приходилось мириться. Хотя, я порой и выказывал ей свое недовольство, но, что мог поделать. Она была папенькиной дочкой. Этим все было сказано.

Моя сводная сестра Инга и жена были в чем-то схожи друг с другом. И та и другая были папенькиными дочками. Наверное, поэтому я однажды не удержался и рассказал жене о детском письме сводной сестры отцу. Черт меня дернул. После супруга не раз приставала:

— Андрей, напиши ей. Вы должны знать друг о дружке больше. Неужели тебе все равно? Я не верю!

Светлана была права, Инга меня интересовала. Но я не способен был напирать на отца — расспрашивать его. Он об Инге мог сказать только сам, без какого-либо давления извне. И то, что хотел, ничего более.

Адрес, где жила моя сводная сестра я мог найти. Для этого мне нужно было всего лишь забраться в кабинет Николая Валентовича и покопаться в его бумагах. Но совесть для меня была дороже, и я шага не сделал, чтобы получить, таким образом, информацию. Зачем?

— Жизнь сама сочтет нужным, когда нас свести вместе и познакомить, — сказал я однажды Светлане. — Инга обо мне знает и этого достаточно. Я тоже знаю о ее существовании.

— Но ты даже не можешь сказать какая она — высокая, низкая, полная, тощая, шатенка или же брюнетка? Ты ничего не знаешь о ней. Ну, лишь то, что она замужем. Но за кем замужем? Кто у нее муж? Какой он человек? Есть ли у них дети?

— Все-все-все, не говори мне о ней! Я ничего не хочу слышать! — сказал я, а затем дополнил: — Да, детей у нее отчего-то нет, какие-то проблемы, словом, не знаю с чем это связано. — Вот были мои слова. Разговор со Светланой о старшей сестре мне всегда был неприятен. Я спешил выпроводить жену в поселок навестить родителей, лишь бы она не напоминала мне об Инге.

Домой Светлана отправлялась часто с братом. Я провожал их до станции и возвращался назад. Правда, из-за того, что не мог я боготворить Филиппа Григорьевича. Он мне был неприятен. Я его всячески избегал. Теща та была проще. С Марией Федоровной всегда можно было найти общий язык, и я бы нашел, но так как ограничивал свои поездки в поселок, сблизиться было невозможно.

Для того, чтобы отлынивать от поездок в поселок я ссылался на то, что мой тренер не отпускает, требует от меня результатов в спорте. Олег Анатольевич негласно, можно сказать, выручал меня, вернее режим, установленный им. Он не позволял мне своевольничать. Алексей Зоров меня заменял с удовольствием. Он сопровождал мою супругу в поселок и обратно. Брат Светланы с трудом переносил жизнь у тещи и поэтому все делал, чтобы поскорее убраться из дому. Кроме того, он желал, во что бы то ни стало увидеть мать, своего отчима — Филиппа Григорьевича сторонился и при необходимости спасался у бабы Паши. Чуть что, тут же бежал к ней. Порой даже ночевал. Все зависело от обстановки — самочувствия отчима.

Баба Паша любила своего внучка Алешеньку, сильно и бескорыстно. Старая, доживающая свой век, женщина не учила его жить. Выслушать, посочувствовать это, пожалуйста, но, чтобы советовать что-то или же ругать — боже упаси, никогда. Зоров у нее отдыхал.

Я, наверное, за каникулы лишь однажды съездил к родителям жены. И то по причине того, что мой отец договорился с Филиппом Григорьевичем о передаче части вещей из нашей комнаты. Николай Валентович для нас молодых купил хорошую двуспальную кровать, поменял небольшой стол, на двух тумбовый, за ним при желании можно было усесться вдвоем, настолько он был огромен, вместо этажерки для книг у нас появился специальный шкаф.

Мой тесть ко мне относился предвзято. Он меня не цеплял, хотя считал человеком напыщенным, слишком многое о себе возомнившем. Это я знал от своей жены. Николай Валентович для него был эталоном. Тесть его уважал и слушал с удовольствием. Он никому не мог подчиниться — Николаю Валентовичу мог. Я не раз наблюдал, как отец быстро находил с тестем общий язык и успокаивал распоясавшегося из-за выпитого лишка водки — человека.

— Ученейший человек! — не раз он говорил Светлане, показывая в сторону моего отца. — Не цапля какая-нибудь! Я думаю, твой Андрей не скоро таким будет. Но будет. У такого отца сын должен быть значимым!

Отправка вещей у нас заняла много времени. Были проблемы, мы не сразу смогли их разместить в салоне. Я долго повозился с кроватью. Она с трудом разместилась в багажнике, наверху, хотя и была разъемная. Матрац я скрутил и засунул в салон «Жигуленка». Автомобиль я не гнал. Выехали мы поздно, поэтому о возвращении не могло быть и речи. Что меня успокоило, это то, что я со Светланой спал на знакомой нам кровати. В какой-то мере я чувствовал себя почти дома. Да и еще мы сходили в баню — вовремя приехали, как выразился мой тесть.

— Ну, как, парная? — выпытывал после у меня Филипп Григорьевич. — Это тебе не городская баня, а настоящая, русская. У меня здесь все предусмотрено. Я веничек завариваю и уже, потом этой же водой поддаю на камни, этой, ни так как некоторые используют обычную воду, горячую! Вот так!

Время, которое мы провели в поселке, все было потрачено Филиппом Григорьевичем на расспросы. Он долго выпытывал об отце, затем уже поинтересовался о матери — сватье. Еще, что моего тестя волновало, когда Светлана пойдет учиться на подготовительные курсы. У дочери Филипп Григорьевич в мельчайших подробностях узнал об институте. Он обрадовался, что она выбрала именно Московский вуз, а не какой-то еще там — на периферии, затем расспросил о специальности. Специальность, выбранная моей женой, была наиболее высокооплачиваемой, и это его тоже привело в восторг. Филипп Григорьевич горел желанием, чтобы поскорее наступило то время, когда его дочь начнет занятия. Мне тоже хотелось видеть жену студенткой. Я, бывая в Москве, не раз наведывался в институт, выбранный Светланой. Она должна была от меня узнать о начале набора на подготовительные курсы. Занятия в них начинались обычно где-то в апреле месяце.

Однажды, я, возвращаясь после занятий из своего института, решил еще раз заехать и в Светланин, чтобы разузнать, что и как. На доске объявлений я увидел долгожданные строки о начале набора и, записав сведения о документах, которые были необходимы для поступления, отправился к себе домой в городок.

Мой путь лежал у Московского автовокзала. Это самое здание было достаточно удобно расположено, и я пользовался проложенной от него трассой. Не знаю, чем было вызвано мое прозрение, толкнувшее меня остановиться и забежать в магазин, но я остановился. Что, я тогда купил? Несколько бутылок газированной сладкой воды «Дюшес» и все. Ее любила Светлана.

Забросив воду в сетку, были такие когда-то, я побежал к машине. Только забрался и принялся заводить двигатель, как ко мне подбежала гибкая, тонкая девушка. Лица ее я не разглядел, лишь глаза — острые, выразительные, притягивающие к себе.

— Парень, вы случайно не едите… — и она назвала мой городок.

— Еду, — ответил я, усмехнувшись, — именно туда и некуда более! И еще, что хочу сказать: не случайно, там мой дом. Вот так!

— Ой, как хорошо! Подвезите меня, пожалуйста! Уже поздно, я бы уехала на автобусе, но ни одного нет!