Папенькина дочка

Я надеялся, что мне удастся показать себя, поэтому и поехал в такую даль. Однако не получилось. Рано утром перед самыми соревнованиями мне позвонила мать и сказала:

— Андрей, ты стал отцом. Светлана родила тебе сына. Все бросай и выезжай! То, что у нас происходит важнее всего!

Я тут же отправился в соседнюю комнату гостиницы, в которой жил Олег Анатольевич. Раза два стукнул в дверь и вошел, не дождавшись слов: «да-да». Он брился. Едва я открыл рот и рассказал о случившемся событии, мой тренер, отбросив станок, вытер полотенцем мыло с бороды и, схватив меня за руку, принялся поздравлять, а затем сам предложил, не дожидаясь окончания выступлений, выехать, что я и сделал. Олег Анатольевич, так как я у него был не единственный подопечный — остался. Мой тренер привез группу ребят, пробующих свои силы. Кроме всего прочего Олега Анатольевича избрали в состав судейской коллегии.

Как я добирался до дома — это уже отдельный разговор. На прямой рейс Курган — Москва я билет не взял, лишь только до Челябинска, на двенадцати местное авиа-средство, так называемый «Кукурузник». Я надеялся, что в Челябинске будет проще. Однако, прибыв в аэропорт и прокрутившись у касс не один час, я приобрел билет лишь до Свердловска. Ну, уж в Свердловске билеты будут — шесть рейсов до Москвы на один из них сяду, но не тут-то было — не сел. Пришлось мне лететь до Горького и уж затем только до столицы. Дома я был поздно, около часа ночи.

Первым делом я появился у родителей. Мать и отец меня ждали. В одном из окон дома я заметил неяркий свет. Едва я стукнул в дверь, мне тут же ее открыли. На пороге была мать.

— Я, как чувствовала, что ты приедешь, — сказала она. — Мы даже спать не ложились. Светлану «карета скорой помощи» увезла в Москву. Роды сложные. — Мое лицо тут же скривилось, но она сразу же меня успокоила: — Да не переживай ты. Все уже позади. Обошлось. Завтра мы с тобой съездим в роддом, — навестим и Светлану, и твоего сына.

— Малюсенький, вот такой, — показал руками отец и заулыбался.

— А ты откуда знаешь, какой он, — перебила его мать, — не видел ведь.

— Ну, и что?

Мой сын весил один килограмм и восемьсот граммов, рост его был пятьдесят один сантиметр.

Отец ребенка не видел, но смог представить. Его слова: «малюсенький» — для меня ничего не значили до тех пор, пока я однажды не взял сына на руки и не подержал его.

— Что главное, — продолжила разговор мать и слегка толкнула отца, — Андрей наш — не в тебя. У тебя первый ребенок кто? — девочка, а у него сын! Это тебе что-нибудь говорит? Андрей, мой сын. У него больше моего, чем твоего. Он не будет таким как ты. Ты ловелас! Вот кто! А он, слава Богу, обычный мужчина, — сказала мать и вышла, а родитель тут же заворчал:

— Отчего она думает, что у меня первая — это дочка. Инга — мой второй ребенок, а первым был сын, он умер — время тогда было тяжелое, военное. Я, после его смерти ушел на фронт. Меня не отпускали: — «Ты нужен производству, без тебя завод станет», — кричал мне военком, но я вырвался. А так бы война закончилась, а я бы и пороха не понюхал. Правда, воевал недолго, да и то занимался вывозом в нашу страну оборудования с немецких заводов. Для этого необходимо было в стенах предприятия найти что-нибудь наше, достаточно было звездочки на гайке и все следовало заключение: предприятие отправить на восток.

Я, похлопал отца по плечу и попросил его:

— Молчи, не говори о своем сыне матери, — и отправился спать.

Переночевав у родителей, я утром побежал в техникум. Меня тут же наперебой, едва только ступил на порог, принялись поздравлять с рождением первенца и жать наперебой руку. Я представить не мог, откуда им стало известным чисто семейное событие. Однако был доволен. Улыбался, что-то отвечал, порой не впопад. Но никто на это не обращал внимания.

Мне в техникуме не дали расслабиться — тут же отменили все замены, и я был вынужден приступить к занятиям. Кроме своих групп я еще словно по наследству забрал и студентов Олега Анатольевича. Однако, после обеда, я в кабинете завуча, занимавшемся расписанием, наотрез отказался от работы:

— Хоть увольте, — сказал я, — мне необходимо проведать жену. Я отправляюсь в Москву… — солидная дама поняла меня и отпустила.

Я, не сразу поехал в роддом, прежде подготовил машину, она стояла в гараже родительского дома, у себя в микрорайоне если и оставлял ее, то иногда — не хватало мне ночью не спать, выглядывать из окна: на месте или нет, хотя кражи тогда были довольно редки.

В роддом я собирался отправиться вместе с матерью. Для этого мне нужно было за ней заехать на завод. Добравшись до завода, я позвонил матери с проходной. Она не заставила себя долго ждать: тут же пришла.

Я не знал, что необходимо Светлане. Надежда была на мать и не зря — она все сделала как нужно. Я был ей благодарен.

Мы с матерью через медсестру отдали Светлане письмо и небольшую передачу с фруктами, пообщались через окно знаками, рассылая воздушные поцелуи, затем укатили домой. По дороге я спросил у матери:

— А Мария Федоровна и Филипп Григорьевич знают о рождении внука или нет?

— Знают-знают, прибегал Алексей Зоров. Он, в последнее время не в себе, наверное, что-то неладное творится у него в семье, так мы, чтобы его отвлечь, тут же известили о рождении племянника. А уж он, я думаю, рассказал родителям. Такую новость не рассказать — грех.

Мать оказалась права, как только я заглушил у дома мотор, на крыльцо вышли отец и мой тесть. Довольство так и сквозило у них обоих. Филипп Григорьевич подошел с улыбкой ко мне, пожал мне руку, тут же обнял. Я его раньше таким никогда не видел. Не удержавшись, я сказал:

— Ну, вот вы теперь и дедушка!

— Да-да! — ответил он и снова заулыбался.

Мы отправились в дом. Мать тут же бросилась на кухню готовить стол, а отец повел Филиппа Григорьевича в зал — большую комнату для гостей. Я пошел за ними следом. В доме было все, чтобы торжественно отметить рождение внука — моего сына. Вино, водка, коньяк, даже шампанское и то было.

Я побыл в зале всего ничего и вышел, оставив Филиппа Григорьевича с отцом наедине. Для него слова свата всегда имели вес. Тесть часто вызывал отца на откровения, был с ним честен, ничего не скрывал, — говорил, как на духу.

— Не пойму я Филиппа Григорьевича, что он в тебе нашел? — часто я слышал от матери.

— Да ладно тебе, у человека проблема, запутался он, ищет ответ, знает, что делать, но не решается!

Я боялся, что за столом Филипп Григорьевич «надерется», но нет, он вел себя чинно — пил в меру. К концу застолья появился Зоров. Мой отец усадил Алексея за стол и налил бокал шампанского.

— Нет, — отодвинул Зоров бокал, — мне бы сейчас лучше водки. — Отец возражать ни стал и тут же налил ему водки. Пасынок Филиппа Григорьевича чувствовал себя не в духе. Он ни сразу вспомнил, окинув взглядом прекрасно сервированный Любовью Ивановной стол, причину застолья, долго мямлил, прежде чем вытолкнул из себя слова поздравления, а затем резко влил в горло рюмку водки.

Филипп Григорьевич сдержал себя. Я думал он сейчас как врежет кулаком по добротному дубовому столу, затем поднимется и вышвырнет Алексея на улицу, но нет обошлось. Это на него было не похоже.