Парад планет

Видно, он еще хотел и похвастаться!

— Не у каждого яблоневца есть глаза да еще такие фары в придачу, как у меня, — вел рассудительно он. — А погляди на колеса на резиновом ходу! Разве дедок Бенеря может похвалиться такими? Или зоотехник Невечеря? Даже у директора школы нет таких и не скоро будут.

Заинтригованная горделивым видом и словами тракторозавра Хомы, оттаяла душой Мартоха, внимательней стала приглядываться к представшему перед ее глазами научно-техническому диву. А это диво, придя в себя и напыжившись перед нею, говорило:

— У меня имеется такой передний мост, какого ни у кого из мужчин в Яблоневке нет!

— Эге ж, хороший мост, чтоб он тебе боком вылез…

— А бак для горючего? Знаешь, сколько я заливаю литров?..

— Знаю, как ты заливаешь себе фары…

— А коробка передач безотказная!

— Попробуй тебе откажи…

Всем хвалился Хома, чего у других нет. И гидроусилителем рулевого управления, и воздушным фильтром, и водяным радиатором, и генератором. Играючи, без всяких усилий нажимал на педали управления тормозами, так нажимал, будто они стали продолжением его ног, ведь Хома наполовину стал заводской машиной! Он не мог нахвалиться рычагом ручного управления, регулятором топливного насоса и рычагом переключения передач. Заинтригованная Мартоха даже в мотор заглянула — мотор был теплым, пахло от него бензином, соляркой, маслом. Набравшись смелости, она указательным пальцем потрогала муфту сцепления — вдруг тракторозавр Хома захохотал:

— Ой, не щекочи меня, Мартоха!

А она, лукавая, чтоб досадить мужу, который вот так надумал опередить научно-технический прогресс, одной рукой щекотала муфту сцепления, а другой стала щекотать радиатор. Конечно, тут смех разобрал бы и трактор, а что уж говорить про тракторозавра Хому, который даже в бытность свою обыкновенным человеком любил отпускать смешки из гречневой корчажки! Вот он и хохотал, играя карими глазами, содрогаясь туловищем и вибрируя колесами.

— Прекрати, Мартоха, — умолял ее, — а то уже колики в основном цилиндре гидравлической системы! Хватит, что-то булькает даже в масляном насосе!

— Я тебе не сделаю худого, — посмеивалась проказница Мартоха.

А у тракторозавра Хомы слезы от смеха выступили не только на глазах, а и на фарах.

— Мартоха, ты не русалка, а я не парубок, я тракторозавр, у меня от твоей щекотки сводит педаль ножного управления регулятором топливного насоса. Если я сделаюсь от смеха калекой, кто меня такого отремонтирует, об этом ты подумала?

— А ты обо мне думал, когда в тракторозавра превращался, а? Ты со мной посоветовался? А как ты теперь в паспорте будешь записан, какой у тебя пол, национальность? Тебя мать таким не рождала, сроду таких украинцев на свете не бывало. Разве песни или сказки для таких тракторозавров складывались? Кому нужен такой муж?

— Не сердись, — буркнул Хома, — теперь яблоневские женщины еще больше потянутся ко мне, чем прежде. Сразу и муж и тракторозавр — не одна позавидует такому хозяину!

Мартоха, сплюнув через левое плечо, пошла в хату, а Хома тем временем зажег фары, потому что на дворе стемнело, на Яблоневку опустилась ночь. И возникла у него вдруг под большими осенними звездами в голове мысль об Экклесиасте, сыне Давида, царя иерусалимского. Говорил этот проповедник, что суета все, что нет ничего нового под солнцем, поколение уходит и поколение приходит, а земля извечно стоит. И мудрость — это погоня за ветром. Во многой мудрости много печали, кто умножает познания, тот умножает скорбь. Не остается памяти о мудром, как и о неразумном, на вечные времена, и все забывается, и мудрый умирает так же, как и неразумный. Лучше доброе имя от оливы хорошей, а день смерти человека — от дня ее рождения. Хуже смерти — женщина, это ловушка, ее сердце — тенета, а руки ее — цепи. Веселись, но помни про дни темноты. И миндаль зацветет, и отяжелеет кузнечик, и исчезнут желания, ибо отходит человек в вечный дом свой, и готовы окружить его по улице плакальщицы, доколе не порвался серебряный шнурок, и не разорвалась золотая повязка, и у ручья не разбился кувшин, и не сломился круг, и не канул в криницу… И вернется прах в землю, а дух возвратится опять к богу, который дал его! Бесплодная суета сует — все!..

Вот такие нахлынули мысли в звездную осеннюю ночь на тракторозавра Хому, но он, конечно, ничуть не был согласен с проповедником Экклесиастом! Ибо мудрость — все-таки не уловление ветра, ибо Мартоха таки не ловушка, да и разве рождался уже под солнцем когда-нибудь хоть один предшественник тракторозавра? Были ихтиозавры, динозавры, кентавры, но свет еще не видывал такого самодельного и самочинного тракторозавра, как Хома, и хотя и возвращается ветер на круги своя, но в эпоху научно-технической революции родилось и немало нового, и мудрость — это не уловление ветра!

Вскоре Мартоха принесла из хаты макитру вареников с сыром и, забравшись в кабину, угостила Хому. Наработавшийся за целый день, он уминал их с таким волчьим аппетитом, что аж за ушами хрустело, аж в воздушном фильтре всхлипывало, аж в основном цилиндре гидравлической системы булькало.

— Как мы теперь заживем? — спросила Мартоха, кончиками пальцев нежно касаясь рулевого колеса, словно это была теплая мужская рука.

— Как ездила на мне, так и дальше будешь ездить! — заверил тракторозавр Хома. — Только теперь с большей скоростью.

— А не будем жить так, как кошка с собакой?

— Мартоха, не бил я тебя кулаками и ногами, не буду бить и рычагами и колесами!

— Может, теперь ты станешь как тот, что не бьет, не ругает и ни в чем не помогает?

— Мартоха, что должен сделать, сделаю сегодня, а что должен съесть, то съем завтра!

— Не дай бог коня ленивого, а тракторозавра ревнивого!

— Мартоха, мои сердце и мотор к тебе летят, мои глаза и фары на тебя глядят!

— Пой, Хома, песню, она длинная…

— Мартоха, жила ты со мной в платьице и в счастьице, эге ж? Хоть я и тракторозавр, но будет у тебя в жизни и радость, и сладость.

Мартоху радовало, что тракторозавр Хома не отвернулся от яблоневской народной мудрости присловий и поговорок, как это порой случается с некоторыми, которым еще ой как далеко до настоящего тракторозавра, а они уже не только от своей мудрости отбились, а и к чужой не прибились.

Млея сердцем, как в девичестве, Мартоха льнула к законному своему тракторозавру Хоме, и запах бензина и солярки волновал ее не меньше, чем когда-то запах табака и здорового пота. Тракторозавр Хома также прижимался к Мартохе, ибо, став научно-техническим чудом, он любил свою родную жену не меньше, чем когда-то, а может, и больше. Эге ж, больше, ибо, имея мощный двигатель и много лошадиных сил, он теперь и любил Мартоху всеми этими силами, а не только одной своею. От прикосновения ласковой женской руки к баранке Хома испытывал блаженство не только в двигателе или в генераторе, а и в дифференциале, и в педали ножного управления регулятором топливного насоса, и в выхлопной трубе. И когда Мартоха наступила ногой на педаль управления тормозами, тракторозавр Хома даже застонал от удовольствия, аж завибрировал капотом и колесами, а фары у него то открывались, то закрывались.

— Ой, Мартоха, — прошептал он, — кто кого любит, тот того и голубит.

Наконец Мартоха так пылко прижалась к тракторозавру Хоме, что его насквозь будто сладким током пронзило — и от этого тока вдруг заработал двигатель внутреннего сгорания, потревожив тишину ночную громким рокотом.

— Самовозгорание от нашего жара! — вскрикнул Хома, который много чего изведал от женщин, но такого еще не доводилось. — У меня дрожит вся ходовая часть.

— И моя ходовая часть дрожит, — призналась Мартоха.

— А что творится с муфтой сцепления!.. Если б ты только знала!

Но муфта сцепления была так далеко, из кабины рукой ни за что не достать и не потрогать, поэтому, понятное дело, Мартоха поверила своему Хоме на слово, что и вправду с муфтой сцепления творится что-то небывалое. Уже не владея собой, она припала к устам любимого тракторозавра, тот ответил таким длинным и страстным поцелуем, что женщине страшно стало. Конечно, стало страшно, потому что мотор даже взревел, никогда еще Мартохе не приходилось целоваться с тракторозавром, не ведала, к какой напасти могут привести такие поцелуи. Поэтому оттолкнулась локтями от его груди и выскользнула прочь из кабины.