Парад теней
Шрифт:
— Им был нужен наш пятый?
— Именно.
— Зачем?
— Тебе простительно не знать, тебя не было здесь лет семь-восемь тому назад, когда всерьез, не по-кустарному заработал подпольный футбольный тотализатор по всему Союзу. Наивный старик наш Олег Норов в одиночку пытался это дело поломать. Устроил скандал, сорвал несколько договорных матчей. Шуму было много, а толку мало: все равно что с саблей против танков. Ну, его отодвинули в сторону, потом на пенсию отправили.
— Говорят, пьет по-черному, — вспомнил сплетню Константин.
— Временами, — уточнил Анатолий. — Но распался всесоюзный чемпионат,
— Ну рассказал ты мне про эту пакость, и что? Кстати, почему не Главному?
— Денька через два, может, и ему расскажу. А сегодня — его праздник. Чего же праздник портить! Делать что-то надо, Лара.
— А что? — грустно осведомился Константин.
— Тоска, брат… — Анатолий откинулся в кресле, закрыл глаза. Продолжил почти сомнамбулически: — Последний свой сезон в футбол хочется играть. В футбол, а не в счет.
— Лучше бы мне не знать, — признался в своем малодушии Константин.
Анатолий дернулся.
— Отвык от России, страус! Смотри, пока головку под крыло будешь прятать, и ахнуть не успеешь, как ощиплют, выпотрошат и зажарят.
— А что еще делать, посоветуй, — попросил Константин.
— Не знаю.
— Ты мне эту горячую картошку перекинул, чтобы и мне ладони жгло?
— Я-то что? У меня, кроме футбола, в жизни ничего нет, да и не знаю я никого и ничего, кроме футболистов и футбола, — полуповинился Анатолий. — А ты в разных там кругах вращаешься: артисты, писатели, бизнесмены, мать их за ногу! Посоветуйся с кем-нибудь, на честных ментов выйди. Может, удастся эту лавочку прикрыть?
— Смешной ты, Толька. Это ж не с людьми, со многими миллионами в зелени бороться надо. Конечно, я здесь новичок, но пока еще не видел человека, который победил бы доллар. Да и не очень хочет кто-нибудь с ним бороться, хочется его иметь.
— Ты это серьезно?
— Серьезно. Но не про тебя и не про себя.
— Значит, из ста пятидесяти миллионов только двое непокупаемых? Ты, да я, да мы с тобой?
— Охолонь, — попросил Константин. — Про нас двоих сказал потому, то сейчас только за нас двоих и могу поручиться. Других пока не знаю.
— В общем, похвалил себя и, на всякий случай, меня, — сделал выводы из ларцевских эскапад Анатолий. — И я, загордясь, утешился. Но я не утешился, Лара. Как на духу, ты попытаешься что-нибудь сделать?
— Что-нибудь попытаюсь, — неохотно согласился Константин.
А простодушный Анатолий был рад и такому:
— По этому поводу — по пивку, начальничек!
— А Главный?
— Что Главный? Главный сегодня добрый — выиграл-то как! — Анатолий вылез в проход, крякнув разогнулся — тесновато с его метром девяносто было в габаритах Яка — и направился в багажное отделение за сумкой, где хранился НЗ.
…Не оправдало себя столь желанное поначалу пивко, только тяжело расслабило: ватные руки, ватные ноги, ватные мысли…
Попрощавшись с командой, отъезжавшей в шикарном мерседесовском автобусе (на этот матч игроки отбывали прямо с базы и там пришлось оставить личные заграничные лимузины), Константин с Главным отправились на стоянку, где их ожидали остывшие за тридцать шесть часов БМВ и «опель». Главный открыл дверцу БМВ и перед тем, как сесть за баранку, ревниво спросил:
— О
чем с Толькой всю дорогу шептались?— Обо всем и ни о чем, Иван Петрович, — в общем-то честно признался Константин.
— И пивком не угостили, паразиты! — посетовал Главный и бухнулся на сиденье.
— Дистанцию блюли! — крикнул Константин, но Главный вряд ли его слышал — не разогреваясь, рванул с места.
А Константину некуда было торопиться. Раскочегарил свой «опель» и неспешно покатил к Каширке, а по Каширке к Москве. Часы на приборной доске показывали семнадцать тридцать пять. Хорошие, правильные немецкие часы, но от нечего делать сверил их со своим сверхточным ручным швейцарским хронометром. И на них семнадцать тридцать пять.
— Тоска, брат, — повторил вслух Толины слова. Действительно, тоска. И еще разок, в голос, сказал себе: — "Кому повем печаль свою?"
Домой, в трехкомнатные свои, обставленные по всем европейским правилам фирмой, мертвые хоромы? В кабак, раз завтра выходной день?
Подъезжал к Москве. Глянул направо: желал полюбоваться страшным факелом над Капотней. Но в свете дня факел был нестрашный. С Варшавского шоссе на Серпуховскую и по Пятницкой. Потихоньку вспоминал родной городок. Улица Дзержинского. Поправил себя вслух:
— Большая Лубянка.
Куда же он ехал? Явно не домой. Медленно пробиваясь к Сретенке (остаточные пробки последних минут часа пик), он задал себе этот вопрос. На этот раз мысленно, потому что давно уже знал ответ на него.
На пятачке в Новых Горках он был в пятнадцать минут восьмого. Совсем неплохо для человека, вспоминавшего Москву. Час пятьдесят. Всего делов-то.
Приткнувшись к забору Дарьиной дачи, стоял кобринский «линкольн». Быстро же они его отремонтировали. Настроение совсем было испортилось, но… Но, но, но! Машину во двор не загнали, шофер Славик в ожидании за баранкой. Константин поставил свой «опель» в хвост «линкольну». Увидевший его в боковое зеркало Славик открыл дверцу и односложно поприветствовал:
— Здравствуйте… — Вероятно, забыл, как его зовут.
— Привет, — откликнулся Константин, вылезая из машины. Спросил, надеясь получить подтверждение своим дедуктивным выводам: — Надолго?
— Да нет. Михаил Семенович сказал, что на полчаса, не больше. Спешим, деловое свидание.
— Бежим, спешим! Бежим, спешим! — удовлетворенно спел Константин из «Вампуки» и, подойдя к калитке, позвонил. Он держал палец на кнопке звонка неотрывно, нахально будоража обитателей тихой дачи, и, только увидев заполошную Берту Григорьевну на крыльце, прекратил звон. А заполошная Берта, сильно прищурясь (близорукая, без старящих ее очков), издали по силуэту скорее почувствовала, чем узнала Константина. Нажала на что-то в стене дачи, и калитка отворилась.
— Костя! — восхитилась Берта и пропела: — Нам каждый гость дарован богом!
— Все поют, — раздраженно бормотал Константин, идя к крыльцу по выложенной дорогой керамической плиткой дорожке. — Берта поет, Дарья поет, я пою…
— О чем вы, Константин? — полюбопытствовала Берта, когда он в нарочито церемонном поцелуе припал к ее сдобной ручонке.
— Все, говорю, поют, — разгибаясь, ответил Константин. — Вы поете, Дарья поет. И обе — замечательно. Даже я запел. Не знаю, правда, как, но самому нравится.