Парад теней
Шрифт:
— Спасибо, но шибко тороплюсь.
— По нашим делам?
— Спать. Притомился слегка.
— Ну а когда же начнешь работать?
— Я уже начал, хлопотливая ты моя!
— Виталий, — томно напомнил своему напарнику о его прямых обязанностях Андрей Альбертович. Пригорюнясь, он сидел на дряхлой табуретке у стены кирпичной кладки, от которой несло холодом. Ослепительно яркая под белым жестяным рефлектором лампа жестко освещала бетонный пол, на котором сидел или, скорее, полулежал, опершись
— Виталий.
Виталий ухватил парня за волосы и заставил встать, слегка оттянул за волосы его голову назад — в глаза глянуть захотел. Увидел в них страх, но и неокончательную покорность, и левой, незанятой рукой (плотно сжатой толстой и широкой ладонью), со всего размаха ударил волосатого в печень и, отпустив волосы, брезгливо вытер правую руку о хипповую безрукавку. Выбрав момент, когда у волосатого в голове несколько прояснилось, но боль еще жила в его теле, Андрей Альбертович сказал:
— Я вас, лабухов вонючих, по спискам авиапассажиров отыскал на рейсах и туда, и обратно. Все, все совпадает, фуфло ты несчастное. Опять спрашиваю: твоя группа аккомпанировала лже-Владлену?
Волосатый разогнулся и тонким-тонким тенором признался:
— Моя.
— Когда вы познакомились с фальшивым Владленом?
— За полчаса до концерта.
— Как же вы ему аккомпанировали? — даже удивился Андрей Альбертович.
— А мы и не аккомпанировали. Кривлялись под фанеру, и все.
— Но ведь надо было, чтобы складно получалось.
— Нам тот человек еще в Москве фонограмму дал. Прошлись с нею пару раз, и порядок. Мы же музыканты.
— Никакие вы не музыканты. Вы — жулики, мошенники.
Что на это ответишь? Парень молча разглядывал бетонный пол.
— Теперь о том человеке. Кто он?
— Маркс, — с опаской, но твердо сказал волосатый.
Богатырь Виталий в изумлении глянул на него, а Андрей Альбертович вроде бы и обиделся.
— Ты шути, шути, да знай меру! Как это — Маркс?
— Зовут его так! — убедительно проблеял волосатый. — Маркс Федорович.
— А не врешь?
— Зачем мне врать? Мне деваться некуда. В ментовку на вас жаловаться я не могу, так что вы можете сделать со мной что захотите.
— Правильно рассуждаешь, — похвалил Андрей Альбертович. — Кто вас свел… — он на секунду задумался и продолжил: — …с Федоровичем этим?
— Никто. Он к нам на Горбушке подошел и предложил легкие бабки.
— Он с вами не летал ни туда, ни обратно. Когда же он с вами расплатился?
— Перед самым началом концерта. Появился на минутку, честь по чести расплатился и с концами. Больше мы его не видели.
— Как же вы от местных сыскарей ушли?
— Мы же с концерта прямо на самолет. Этот Владлен еще от поклонниц отбивался, а мы уже летели.
— Точненько рассчитано, точненько, — неизвестно кого похвалил Андрей Альбертович. — Билеты туда и обратно, надо полагать, этот Энгельс заказывал?
— Маркс, —
соглашаясь и поправляя, ответил волосатый.— Да знаю я, знаю! — неизвестно от чего раздражаясь, отмахнулся от него Андрей Альбертович. — Что еще о нем можешь сказать, кроме того, что он Маркс?
Волосатый задумался ненадолго и в недоумении признался:
— Ничего.
— Помимо бабок и предстоящего концерта, ты с ним о чем-нибудь еще говорил?
— Ну, насчет такой же работы в дальнейшем говорили. Он сам сказал, что такая возможность может опять случиться и мы понадобимся.
Андрей Альбертович взял след. Ощерясь по-волчьи, он спросил ласково:
— Но тогда и связь какая-то должна быть. Он дал тебе номер телефона?
— Ни телефона, ни адреса он мне не давал.
— Ну а как же он вас доставал бы, если возникла надобность? Ты ему свой номер телефона оставил?
— Нету у меня телефона, потому что квартиры нету.
— Значит, точка, — понял Андрей Альбертович. — Где и как?
— В бильярдной ЦСКА. Каждый вторник я должен в десять вечера в вестибюле дожидаться человека в красной каскетке с надписью «Стейт» и спрашивать у него, есть ли что для Джокера. То есть для меня.
— Сегодня — среда, — вяло напомнил Андрей Альбертович. — Ты вчера там был?
— Был.
— А человечка в красной каскетке не было. Так?
— Так.
— Ну а швейцар как на тебя реагировал, охрана? Ты наверняка там не менее получаса околачивался? Не выгоняли?
— А они меня вроде и не замечали.
— Ясненько. Все сказал, что знаешь?
— Все.
— Поначалу почему молчал, ненужные синяки получая?
Волосатый задумался:
— Маркса боялся.
— Учение Маркса всесильно, потому что верно, — глубокомысленно изрек Андрей Альбертович. — Ах, Джокер, Джокер! Что ты есть без колоды? Бессмысленная картинка, пустота, ничто. Но пасть по глупости можешь раскрыть. Делать это я тебе не советую: чуть что — сдам в ментовку. Понял?
— Понял.
— Выведи его, Виталий. Выведи и отпусти.
— А что мне Пьеру сказать, через которого вы на меня вышли? — попросил совета волосатый.
— Скажешь, что новое предложение на будущее.
— А синяки?
— Про это сам что-нибудь придумаешь. Иди!
Виталий вел волосатого длинным-длинным коридором, вывел на крутую лестницу, открыл железную дверь и выпустил его во двор, окруженный глухими стенами с одной аркой. Через арку вышли в другой двор. Еще одна арка, и они оказались в переулке, который был по пути к Сретенке.
— Гуляй, — разрешил Виталий. И парень, прихрамывая и оглядываясь, двинулся по переулку.
Неспешно совершив обратный путь, Виталий вопросительно склонился над Андреем Альбертовичем, по-прежнему сидевшим на старой табуретке. Он поднял глаза на богатыря и решил:
— Швейцара подмажем, и красная каскетка наша. А далее — по железнодорожному расписанию: со всеми остановками.
10
Уговорила-таки Галина Васильевна Прахова слабохарактерного интеллигента: у входа в галерею стояла на мольберте скромная афиша, на которой голу бым по серому холсту было написано: "Посмертная выставка художника Даниила Горбатова (1974–1996 гг.)".