Парад теней

— Давай ниточку, — согласился и на такую малость Константин.

— Дам, — пообещал Гуткин. — Но заранее предупреждаю: все, что я тебе сейчас скажу, не может служить официальными моими показаниями и в любой момент я могу отказаться от них.

— Видно, сильно ты нагрешил, Боб.

— Слушать меня будешь? — взъярился Гуткин.

— Ну нагрешил и нагрешил. Чего орать-то?

— Когда возродился подпольный футбольный тотализатор, — элегически продолжил Гуткин, — я, честно признаюсь, решил использовать свое знание футбольного мира и многолетние тесные связи в нем для того, чтобы крупно заработать и одновременно прищемить хвост темным владельцам тотошки. Во залудил! — сам восхитился своим красноречием Гуткин.

— То есть их купленные игры перебить своими купленными играми, тотчас сообразил Константин. — Три игры на юге — твои?

— Все не так просто, Лара. Если идти до конца, то до меня не дойдешь, нету меня в этом деле. Но если всерьез и по-честному, то все провернул я.

— И много на этом взял?

— В том-то и дело, что ни хрена! — вновь осерчал Гуткин. — Даже в убытке остался.

— Это ты-то? — страшно удивился Константин.

— Я, я, именно я! — прокричал Гуткин, дернулся и, естественно, потревожил сломанные руки. Поскулил слегка.

Константин вежливо дождался момента, когда утихли страдания собеседника.

— И не подстраховался? Не верю.

— Если бы я напрямую действовал, то, конечно, бы подстраховался. Но моими были только бабки. Всю операцию в автономном плавании проводил один мой человек, про которого никто не знает, что он мой человечек.

— Что за человечек, Боб?

— Смогу ли я тебе его назвать — будет ясно в конце нашего разговора. А пока давай разговаривать без лишних имен.

— Хрен с тобой. Давай.

— Так вот, эти суки, уж не знаю каким образом, все просчитав, вышли на моего человечка. Хотя и догадываюсь, каким образом. Мой человечек — фигура довольно известная в футбольных кругах именно южного региона…

— И в криминальном мире того же региона, — перебив, добавил Константин. — Хочешь, назову фамилию, имя, отчество, год рождения, а также рост и вес твоего человечка?

— Ну назови, назови!

— Севка Субботин, Всеволод Робертович Субботин, пятьдесят девятого года рождения, рост — один метр семьдесят восемь сантиметров, вес в восемьдесят шестом году — семьдесят два килограмма.

— Сейчас он толстый, — только в одном не согласился Гуткин и обиженно поинтересовался: — Как догадался?

— Балда ты, Боб. Он же с Ростова, с интернатских лет с тамошней уголовщиной повязан. Потому и у нас больше сезона не задержался. Ты же помнишь, каким брезгливым был наш интеллигент Николай Васильевич. Как только про его блатные делишки узнал, так в момент и выставил. Даже Васильич, человек не от мира сего, узнал! Севка же первый, на кого пальцем укажут при любой сомнительной ситуации. Нет, ты — не конспиратор, Боб! При таком твоем чутье — загадка, как ты в бизнесменах оказался, да еще, говорят, и процветаешь.

— Иссяк? — злобно полюбопытствовал Гуткин. — Он что- мешок денег за спину и по командам, да? Ни в одном случае он не позволил себе прямых контактов. Все по меньшей мере через два колена.

— Вот они по цепочке и вышли.

— Ты, Лара, давай выбирай: или слушать меня будешь, или свою сообразительность показывать.

— Ну, извини. Слушаю тебя, слушаю.

— Так вот. Через четыре дня после того, как мы кон сорвали, является ко мне Севка и — весь в слезах и соплях — в ноги. Не хочешь, говорит, моей смерти, тогда отдай весь выигрыш. Я по доброте душевной…

— …и от страха перед неведомыми извергами… — перебив, дополнил Константин.

— …и от страха перед неведомыми извергами, — яростно подтвердил Гуткин, — отдал ему те сто пятьдесят тысяч, а их штраф в полста он сам заплатил.

— А ты говоришь — в убытке. При своих остался.

— А накладные расходы? — возмутился Гуткин. — Двадцать пять кусков на ветер!

— Мы деньги считаем или о деле говорим?

— О деле, — остыл Гуткин. — Я ненавязчиво попытался узнать от него, кто его тряс, но он ни в какую. В общем, напуган до хронического поноса.

— Ну и что ты предлагаешь?

— Чтобы Сырцов его повторно потряс. Как профессионал.

— А он опять в отказку.

— Лара, Севка — не пальцем деланный и после этого взрыва понимает, что им отделаться от нежелательного свидетеля — раз плюнуть. А он нежелательный. Для него выбор: или в неопределенности под страхом жить, или, рискуя, навсегда покончить с источником страха. Севка — паренек отчаянный. Можно попытаться. Под гарантию, конечно, что он в любом случае останется в стороне.

— Никаким образом он остаться в стороне не сможет, Боб, ты это прекрасно понимаешь. Просто так его выдернуть невозможно. За ним — хвосты.

— Так пусть Сырцов ему пообещает обрубить хвосты!

— А если это будет не в возможностях Сырцова?

— Главное, пообещать, Лара. — Гуткин устал. Устал говорить, устал убеждать, устал держать голову над подушкой. Уронил затылок на веселенькую наволочку и вперил взгляд в белый потолок.

— Севка Сырцова не подпустит, — сказал Константин.

— Тебя-то подпустит?

— Меня — должен.

— Вот ты и начни.

— Ладно, — согласился Константин и, прощально погладив нежную кожу подлокотников, рывком выкинул себя из расслабляющего кресла. — Севкин телефон давай.

— Четыре — два — шесть — восемьдесят девять — сорок четыре, — по памяти назвал номер Гуткин и предупредил: — Записывать не надо, запоминай.

— Запомнил, — успокоил его Константин.

— Может, выпьешь? Мне тут нанесли всякого болеутоляющего.

— Я же сказал — не буду! — рассердился Константин. — Да, Боб, а что за дамочка мне звонила?

— Моя секретарша.

— Ох и рисковый ты мужик, ох и рисковый! — восхитился мужеством страдальца Константин и попрощался: — Выздоравливай, дружок.

18

Пешочком, пешочком добрался до дома, где проживала известная певица Дарья, корявый гражданин с лицом смерда из племени кривичей. Прокричал в домофон:

— Это я, Генрих! — и ему открыли.

Открыл ему Артем. Он и стоял, ожидая, в распахнутых дверях. Небрежно пожал руку Генриху и недовольно осведомился:

— Что ж ты так, в открытую? И меня не бережешь, и сам не бережешься.

— Дела уж такие, Тема. Тут не беречься надо, а опережать.

— Загадками говоришь. Может, объяснишь, что к чему?