Парадокс Севера
Шрифт:
— Раз ты готовил, я мою посуду, — сказала я, собирая стоящие на столе тарелки и направляясь к раковине.
— Возьми фартук. Будет жаль, если испортишь платье.
— Оно не такое уж дорогое, — отмахнулась я рукой в белой пене.
— Зная тебя, Адель, я в этом очень сомневаюсь.
— А зря.
Я почувствовала, как он встал сзади, обхватывая меня руками и оборачивая пояс вокруг талии. Невольно задержала дыхание.
Хотя мы были знакомы давно, я никогда не видела его татуировок. Обычно их закрывали длинные рукава. Теперь же я могла тщательно рассмотреть, как от запястья, оплетая его словно браслет бежала дорожка из узоров,
— Хочешь посмотреть? — спросил он, поймав мой заинтересованный взгляд.
Я кивнула и он, опершись бедром на столешницу, завел руки за шею, ухватился за ворот и стянул майку через голову. Теперь я видела, что причудливые узоры и линии бегут гораздо дальше — к плечам, соединяясь на затылке. Ниже лопаток татуировок не было.
— Вот эту я набил первой. Мне шестнадцать было, — произнес Антон, указывая на языки пламени на его плече.
— Но это же незаконно!
Он лишь улыбнулся.
— Я тебя умоляю. Главная проблема была только в том, что мама меня за нее из дома выгнала. Я три недели спал на полу в комнате Виктора. Иногда в сарае.
— Она у тебя строгая? — спросила я, разглядывая узоры. Мне хотелось прикоснуться к ним, но я не решалась.
— Не то что бы, — ответил Антон. — Просто не понимала. До сих пор не понимает. Смирилась, наверное.
— Vivere est vincere, — прочитала я вслух фразу на его груди.
— Жить значит побеждать, — перевел он.
— Занятно. А эта? — спросила я, указывая на нотный стан, сквозь линии которого прорывалась птица. — Что она значит?
Он ухмыльнулся.
— Это самая последняя.
— Она самая маленькая, — подметила я.
— Да. К тому моменту у меня были набиты остальные. Каждая из них что-то значила. А эта… — он на мгновенье замолчал, пожав плечами. — Я сделал ее в тот день, когда понял, что впервые влюбился. Чтобы запомнить.
— Как романтично, — улыбнулась я, касаясь черных тонких линий. — Ты конечно же не скажешь мне, кто она?
— Даже не мечтай, — покачал он головой, и что-то внутри заскреблось. Глупое чувство. Наверное, я этой девушке даже завидовала.
Виктор никогда не рассказывал про подружек Антона. Сам он тоже не распространялся. Наверное, он был сильно влюблен, раз решил оставить след о ней на своей коже. Чтобы сменить тему, я спросила:
— Было больно?
— Сильнее, чем ожидаешь, точно, — рассмеялся парень. — Особенно на боку и запястьях.
— Зачем тогда ты продолжал делать это раз за разом?
Антон смотрел на меня неотрывно.
— Некоторые исцеляются болью, — ответил он так, словно закладывая внутрь, особый, скрытый смысл. Но задать новый вопрос не дал, скомандовав: — Твоя очередь.
— Что?
Я рассмеялась.
— У меня нет татуировок. Представляю, что сказали бы родители, выкини я такое. Но раз уже ты поделился со мной секретом, я тоже расскажу тебе кое-что, о чем никто не знает.
Я отошла на шаг, встав в центр прохода, развязала фартук и медленно покружилась.
— Это платье я сшила сама.
Тони вскинул брови.
— Ого, — произнес он. — А Виктор в курсе?
— Я хотела рассказать ему в поездке. Боялась рассказать, на самом деле.
— Почему?
— Не думаю, что он одобрит, — грустно улыбнулась я. — По крайней мере родители сказали, что это не тот бизнес, куда следует вкладывать силы
и деньги.Он покачал головой, нахмурившись.
— А по-моему, бред. Мне кажется, ты очень талантлива. К тому же я не знаю никого, кто разбирался бы в моде лучше тебя.
— Считаешь?
— Уверен.
Я улыбнулась, тихо благодаря. За окном едва занимался рассвет.
— У нас самолет через пару часов, надо будить Полину.
Тони поднял со стола майку и кивнул.
В самолете, положив голову на его плечо, я закрыла глаза и практически сразу погрузилась в сон.
Париж остался в Париже. Но один из его огней попал в меня, прорастая внутри особой теплотой. Спокойствием, которому еще никогда в жизни не было равных. И засыпая, я слышала в голове строки из того самого фильма*:
На той стороне улице звучит "жизнь в розовом свете". Играют для туристов, но удивительно, как меня волнует эта песня. В ней на жизнь смотрят сквозь розовые очки. Только в Париже, где свет будто розовый, эта песня имеет смысл. Но я захвачу её домой, и она будет со мной, куда бы я не отправилась...
_
* кф. "Сабрина" (1995, Сидни Поллак)
Глава 39 - Прошлое и настоящее
Незапертая створка окна с белыми хлопковыми занавесками, вечно помятыми, поскрипывала, гонимая вечерним сквозняком. С улицы доносился шум музыки и веселые крики. Даже вожатые были неестественно добры. Особый случай — последняя ночь в лагере.
Уже завтра все разъедутся по разным городам, чтобы на осенних соревнованиях брать кубки и завоевывать места. А сегодня, после нескольких недель безбожных тренировок. Они позволяли своим подопечным немного расслабиться.
Вот только эта ночь принадлежала двоим. Когда каждое прикосновение — открытие. Взрыв сверхновой звезды где-то в галактике.
Он всего лишь взял ее за руку, ей же казалось, будто заставил парить над землей. Шептал на ухо какие-то глупости. Совсем не пошлые, милые, по-детски наивные. А ей они казались самыми откровенными признаниями. Так, что алели щеки и спирало дыхание. Впрочем, у них обоих. Ведь он тоже впервые сходил с ума.
Держась за руки, они сбегали туда, где никто не смог бы помещать. Где ночь отчаянно черная, скрывала не только страхи, но и смущение. Там, где трава по пояс и лишь луна в случайных наблюдателях.
Она рассмеялась, стараясь успеть за спешным мальчишеским шагом. А потом парень резко остановился.
Схлестнувшиеся шпаги заменили губы. Касания легкие, наивные, неловкие. Но как еще показать свою любовь?
— Саш, Сашка, — ее голос сбивался, опаляя его щеки теплым дыханием. — Обещай, что мы всегда будем вместе, слышишь!
И он хрипло выдохнул:
— Обещаю!
Я распахнула глаза, прогоняя сон и настойчивые вспоминания. Повернулась на бок, прижимая колени к груди и обхватила их руками. Сердце стучало как заведённое. Почему до сих пор мне казалась, что я его предаю?