Парадоксальные люди

Оранжевый свет на проекционном считывателе стал ярко-желтым и на мгновение стал еще ярче.

— Потенциал, накопленный до сих пор, достаточен, чтобы переместить меня в пилотскую кабину Т-двадцать-два, — спокойно сказал Разум, — но я должен подождать еще тридцать секунд, потому что на этот раз я беру с собой свою жену.

Он улыбнулся Кейрис, чьи губы произносили без единого звука: — Ким! — снова и снова.

— Остается только одно, что меня озадачивает, — продолжал Разум. — Дело в вашем долгопяте, Хейз-Гонт…

По комнате прокатился низкий скрежещущий гул. Откуда-то донесся грохот падающей каменной кладки.

Желтая контрольная лампочка на проекторе мигнула, а затем погасла.

Кейрис встала в медленно поднимающемся облаке пыли, сквозь которое она видела, как ее муж лихорадочно пытается что-то сделать с машиной телепортации. Хуана-Мария прижала ко рту носовой платок и дико моргала глазами. Хейз-Гонт закашлялся, потом сплюнул и огляделся в поисках Кейрис. Она ахнула и, прихрамывая, отступила на шаг назад.

Затем произошло сразу несколько событий. Хейз-Гонт прыгнул к ней, головокружительно перекинул ее через плечо, а затем столкнулся с Кенникотом Мьюром — Мегасетевым Разумом, который вырвался через дверь пластикового купола.

Огромный человек, казалось, заполнил собой всю комнату.

Хейз-Гонт отпрянул в сторону, с Кейрис на одном плече и долгопятом на другом. — Я пристрелю тебя, если ты шевельнешься! — крикнул он Мьюру, размахивая пистолетом-дротиком. Он начал пятиться к лифтам.

Кейрис, вспомнив о смерти Гейнса и Хейвена, отчаянно пыталась произнести подобное предупреждение, но ее голос был парализован. Ей удалось ослабить и сбросить правую сандалию, и длинные пальцы правой ноги сомкнулись вокруг рукоятки длинного ножа в ножнах на бедре, когда Мьюр ответил:

—У меня иммунитет к этому яду. Я сам его разработал. Поэтому я провожу вас вниз на вашем личном лифте, работающем на аккумуляторах. Я не верю другим…

Его прервало пронзительное, испуганное бормотание. Это был долгопят, который сполз по ноге канцлера и тщетно пытался остановить его, цепляясь за обе ноги.

— Не ходи! Не ходи! — закричал он тоненьким нечеловеческим голоском. Это был самый леденящий душу звук, который Кейрис когда-либо слышала. Зверек присоединился к драме как полноправный член труппы, с репликами, чтобы говорить, и смертью, чтобы умереть. — «Маленький зверек», — подумала она, — «кто ты такой»?

Хейз-Гонт что-то пробормотал себе под нос. Он резко выбросил ногу вперед. Маленький зверек пролетел по воздуху и врезался в мраморную стену. Он лежал неподвижно там, где упал, странно откинувшись назад всем телом.

Мьюр быстро бежал по направлению к ним, когда Хейз-Гонт закричал: — У вашей жены иммунитет?

Мьюр резко остановился. Хейз-Гонт, злобно ухмыляясь, продолжал свое неторопливое отступление к двери лифта.

Кейрис вытянула шею из своего неловкого и болезненного положения и посмотрела на своего мужа. От боли на его лице ее сердце наполнилось слезами. Это был первый раз за десять лет, когда его обожженная маскировка ослабила свою ледяную, безжизненную неподвижность.

Двери лифта открылись. Хейз-Гонт внес ее внутрь.

— Все кончено, — простонал Мьюр. — Значит, он и есть Алар. Я позволил вам страдать десять лет для этого, моя бедная дорогая, мое бедное человечество. Его голос был неузнаваем.

В своем неловком положении Кейрис не могла нанести смертельную рану Хейз-Гонту. И тогда она поняла, что должна сделать.

Дверь лифта уже закрывалась, когда она боком спрыгнула с плеча Хейз-Гонта. Тяжесть ее тела скрутила его руку, и она упала поперек дверного проема. Падая, она закричала: — Он не Алар!

Ее колено подогнулось, и нож между пальцами ног блеснул на свету. Она тяжело опустилась на перевернутый клинок, вонзив его себе в сердце.

Тело женщины заблокировало скользящую панель двери. Хейз-Гонт отчаянно втащил труп в лифт, и тут же в его сторону послышалось неясное движение.

Дверь лифта с лязгом захлопнулась, и Хуана-Мария осталась в комнате одна.

Все трое — Кенникот Мьюр, Хейз-Гонт и Кейрис, живые и недавно умершие, соединились в своей странной, сверхъестественной судьбе и оставили ее одну.

Долгое время прекрасные карие глаза были погружены в свои мысли. Наконец ее задумчивость была нарушена пронзительным, болезненным писком.

Долгопят, несмотря на сломанную спину, все еще слабо дышал, и его красноречивые, похожие на блюдца глаза были умоляюще обращены к ней. Их жалостливое послание было несомненным.

Хуана-Мария сунула руку в боковой карман своего кресла и достала шприц и пузырек с обезболивающим препаратом. Потом она заколебалась. Убить маленького зверька означало бы рискованно опустошить флакон. В ближайшие несколько минут ей самой будет достаточно больно. В любом случае, черт бы побрал этого Хейз-Гонта. Он всегда проваливал свои убийства.

Она быстро наполнила шприц, подкатила кресло к маленькому существу и медленно наклонилась, чтобы поднять его.

Инъекция была сделана быстро.

Она убрала иглу, и умирающее животное лежало у нее на коленях, словно тряпка, уставившись в ее лицо быстро остекленевшими глазами. А потом она поняла, что оно мертво и что она очень устала. Титульная правительница полутора миллиардов душ не могла даже пошевелить собственными руками. Шприц упал на кафель и разбился вдребезги.

Как легко теперь соскользнуть в непробудную задумчивость, навсегда. Итак, Мьюр должен был стать Аларом и достичь чего-то сродни бессмертию. Это было именно так. Ей казалось, что этот человек просто следует естественному развитию событий до их логического завершения. И по той же причине Хейз-Гонт тоже должен был измениться.

Она задалась вопросом, что мог бы сделать Мьюр — Алар, чтобы избежать операции «Конец». Возможно, он вернется назад во времени и заставит Хейз-Гонта родиться мертворождённым. Но тогда может появиться другой диктатор, еще более безжалостный, и уничтожить цивилизацию. Конечно, богочеловек мог бы помешать Мьюру, чтобы открыть мьюриум или даже помешать классическим физикам-ядерщикам Ганну, Мейснеру, Ферми, Оппенгеймеру и другим расщепить атом урана.

Но она подозревала, что эти открытия были бы сделаны в свое время другими. Возможно, эксперимент Майкельсона-Морли, который доказал сжатие материи на пути ее движения и положил начало Эйнштейну в его теории эквивалентности материи и энергии, можно было бы подправить так, чтобы Майкельсон действительно получил интерференционное изображение, которое он искал.

Но потом бы предстояла работа Резерфорда над подозрительно тяжелыми электронами и бесконечное количество смежных исследований. А поскольку человеческая природа такова, какая она есть, то это опять было бы лишь вопросом времени.

Нет, главная трудность будет заключаться в сознании человека. Он был единственным млекопитающим, одержимым идеей истребления собственного вида.

Она была рада, что в ее задачу не входило очеловечивать человечество или быть крестной матерью для Тойнби Двадцать-два.