Параллельные

И мысли об этом до сих рвут мою душу на части.

Говорят, что время лечит. Врут. Ты просто учишься жить с этой болью, учишься выносить её и не загибаться в конвульсиях всякий раз, когда очередной неравнодушный решает выразить своё «сочувствие».

Первый месяц все носились со мной как с писаной торбой, в то время как мне хотелось одного — уснуть и не просыпаться. Родители приехали едва ли не на следующий день после того, как меня выписали из больницы. Разом постаревшие и осунувшиеся. А может быть, это мне только почудилось.

Мама старалась быть оптимистичной и боевой.

— Родите ещё обязательно, — попыталась поддержать меня она, когда я с чего-то вдруг решила поделиться с ней опасениями, что не представляю, как жить дальше. — Раз забеременели, значит, и ещё раз получится…

Волна тёмного гнева вмиг переполнила меня до краёв. Проблема же была не в том, что у нас не получалось зачать, а в утрате… В том, что мы (или я?) потеряли двух реальных и живых детей, с которыми я почти полгода училась выстраивать отношения внутри себя. Они были! И я их любила… И ничто другое не смогло бы восполнить эту потерю, даже реши я рожать ещё раз.

Матери я ничего не сказала, лишь, психанув, выскочила в подъезд, где на лестничной клетке неожиданно обнаружился курящий отец. Наш чистенький и надраенный подъезд сроду не сталкивался с таким кощунственным бесчинством. Но отцу было всё равно, и я его прекрасно понимала. В отличие от мамы, он не пытался вести со мной душевных разговоров, он вообще не знал, что делать. Как оказалось, в таких вот ситуациях мужчины в миллион раз беспомощней женщин — нам хоть реветь белугой можно.

Папа окинул меня мрачным взглядом и… протянул пачку с сигаретами.

Так мы и стояли с ним в подъезде и курили, выдыхая облака едкого дыма. Курить я толком не умела, разве что кальян. Поэтому после каждой затяжки заходилась в очередном приступе сдавленного кашля, но… на удивление, от этого становилось легче.

— Ты должна с этим справиться, — в конце концов заявил отец с суровым видом. Я не совсем поняла, что он имел в виду: кашель или мою порушенную жизнь, но головой всё же кивнула.

Илюха всё время был рядом, первые недели не отходя от меня ни на шаг. Наверное, боялся, что я решу что-нибудь с собой сделать. Вдруг выяснилось, что все его заводы, пароходы и газеты (которых у нас не было) вполне могут выстоять и без него. Он держался молодцом, не смотря на свой вечно хмуро-растерянный вид. Впервые его вера в собственное всесилие дала трещину, и всё, что ему оставалось, — это пытаться быть со мной.

Бывали дни, когда его присутствие попросту вымораживало меня. Его забота была почти невыносима. Я чувствовала себя виноватой. Я была виноватой. А его сочувствующий взгляд и вечная поддержка лишь сильнее разжигали мою ненависть к самой себе. Мне хотелось, чтобы на меня орали, чтобы наказали, чтобы… сделали хоть что-нибудь. Но все вокруг лишь жалели меня, пытаясь окутать в один сплошной кокон из ласк и тепла.

И если с родителями я ещё держалась, то Нечаева я натурально изводила, пытаясь вывести хоть на какие-то эмоции, кроме этой приторной заботы. В итоге даже добилась своего, в один прекрасный вечер доведя его до белого каления. Плохо помню, о чём именно мы кричали тогда, но закончилось всё неожиданными признаниями.

Илья вцепился в свою голову, воскликнув в сердцах:

— Что я должен сделать, чтобы ты меня простила?!

Я заторможено моргнула, растерянно приоткрыв рот, плохо понимая, про что он вообще говорит.

— Простила? — повторила за ним.

— Да, я всё понимаю, что такое… не принять.

Тряхнула головой, разом утеряв половину своей злости.

— Ты о чём?

Илюха резко вздёрнул голову, а потом заметался по комнате, с чувством заламывая руки.

— В ту ночь я просто был обязан находится рядом с тобой, никогда не прощу себе тот корпоратив…

После чего с чувством врезал по стене, и рамка с нашей фотографией, не выдержав накала страстей, полетела вниз, разбившись на кучу мелких осколков.

— Это к лучшему, что тебя там не было, — осторожно заметила я, до сегодняшнего дня не подозревая, какие чувства раздирают мужа на части. — Вместе нам было бы сложнее. Твоя боль, моя…

Нечаев нахмурился, словно не веря услышанному, а я продолжала:

— Единственный, кто виноват, это я…

— Не смей! — хрипло воскликнул он, подскакивая ко мне. — Не смей так говорить. Ты не виновата, но так произошло.

— Нет! Виновата, — выкрикнула и попыталась оттолкнуть его, но Илья не поддался, оставшись стоять на месте. — Я должна была понять, должна была почувствовать, должна была…

Крики постепенно перешли в истерику. Громкую и безобразную. Родители за стеной сходили с ума, пока я изливала всю свою боль Нечаеву. Смешно, но сквозь слёзы я убеждала его уйти, бросить меня, начать жить новой жизнью, думать о себе… А он стоял и молчал, периодически перехватывая мои руки при очередной попытке ударить его.

Когда же я выдохлась и, обессиленная, рухнула на кровать, он всё ещё был рядом.

— Не прогоняй меня, — уже под самое утро попросил Илья. — Пожалуйста. Я не хочу жизни без тебя…

***

После разговора с Ильёй стало чуточку легче.

Но к жизни меня вернуло вовсе не это, а звонок заведующей, деловым тоном поинтересовавшейся у меня:

— Оклемалась? Вот и нечего себя жалеть. Работать надо.

И я действительно без всяких раздумий согласилась на всё.

Илья был в ярости.

— Ты месяц еле на ногах стоишь! Не спишь и не ешь! Какая, на хер, больница?!

Ругаться в ответ я не стала, признавая правоту мужа. При этом прекрасно осознавая другое:

— Я просто с ума здесь сойду. Пожалуйста. Меня воротит от всех этих сочувствующих вздохов, — к слову, от воспоминаний аж передёргивало: накануне к нам приезжала Гелька, искренне пытавшаяся лечить меня мороженым и душевными разговорами.

Наверное, меня можно было счесть неблагодарной, но все они пеклись обо мне, и лишь одна я скорбела отнюдь не о своём неслучившемся материнстве, а о реальных потерянных детях. Даже Илья и тот больше думал обо мне, чем о наших мальчиках.

— Всё закономерно, — попыталась вразумить меня Чуганова. — Так природой заведено. Самка думает в первую очередь о потомстве, а самец о…

— Вот только я не самка! — резко оборвала подругу. — А он не самец! И плевать я хотела на вашу природу…

Ангелина надулась, но сдержалась от резких замечаний, видать решив, что я всё-таки не в своём уме.

Они все так считали.

И вот теперь, почти после двухмесячного затворничества, я засобиралась на работу… в детское отделение.

— Нина, — тягостно вздохнул Илья, пытаясь найти правильные доводы, — не думаю…