Параллельные
Шрифт:
Наконец-то задышала сама. Правда, впечатление было такое, словно я училась делать это заново.
«Этап первый. Доставка кислорода из внешней среды в альвеолы», — услужливо подкинул разум ненужную информацию.
Впрочем, даже это меня особо не спасло, когда в следующий момент дверь в реанимацию распахнулась (а мы могли быть только в ней) и в палату ворвался растрёпанный Нечаев. За ним неслась возмущённая женщина в белом сестринском костюме:
— Это реанимация, что вы себе позволяете?! Здесь же стерильно…
«Плевать он хотел на вашу стерильность», — вскользь подумалось мне, прежде чем мой взгляд встретился с Илюхиным. Дыхание опять сбилось, а сердце
Его глаза цвета вязкого шоколада уносили меня куда-то на глубину, где он тонул — от боли, вины и отчаяния. Отчего-то сегодня его эмоции читались проще обычного. Как если бы всё было на поверхности… Воспоминания, всё это время прятавшиеся в пелене моего сознания, вдруг сложились в единый пазл, явив внутреннему взору обезображенный пейзаж нашей семейной жизни.
Больно не было. Вроде бы и вспомнились и Карина, и Кузнечик… Но вот пустоты, коих было не счесть внутри моей израненной души, вдруг засквозили. В голове крутились уже знакомые вопросы: «Зачем? Почему? Как?» Могла, конечно, раскиснуть и рухнуть в уныние, но я решила — хватит, поэтому первое, что я сказала, вновь обретя голос, было:
— Уйди.
***
Мои дни в реанимации, а после и в больничной палате, выдались однообразно скучными. Я много спала, потом ещё немного спала и снова спала. Наверное, всё дело было в успокоительных и обезболивающих, что наполняли мою кровь и дурманили моё сознание. Мозг мой работал плохо, за что я была ему безмерно благодарна — чувствую, если бы я в трезвом уме попыталась осмыслить случившееся, то лампочки у меня перегорели бы влёт.
В моей палате почти безвылазно торчал Костя и непрерывно о чём-то нудел. Высокопарно заверяя меня, что всё обязательно будет хорошо и что самое главное в этой ситуации то, что я осталась жива. Я могла бы и поспорить, но смысл? Проще было проваливаться в царство сна каждый раз, когда Козырев заводил свою шарманку. И стыда по этому поводу я не испытывала. Где-то на уровне подсознания понимала, что ему тоже нет веры, вот только причины сформулировать до конца у меня никак не выходило.
Илья тоже время от времени появлялся в палате, безошибочно выбирая моменты, когда мы оставались один на один. Хотя возможно, он просто давал окружающим установку нас не беспокоить. В такие моменты я прибегала к излюбленной стратегии, упрямо пытаясь провалиться в сон, но, в отличие от Козыревского, присутствие мужа держало меня в безостановочном тонусе.
Нечаев брал стул, садился возле кровати, пока я старательно притворялась трупиком, тяжко вздыхал и тоже замирал, практически не производя звуков. Но я кожей чувствовала его взгляд, который блуждал по моему лицу, в конце концов замирая где-то в области шеи. Так мы с ним и сидели: час, два… пока он резко не подрывался на ноги и не уходил в никуда.
Только после этого мне доставало сил распахнуть глаза…
***
В тот день он пришёл позже обычного, я, если честно, даже успела попереживать, что вообще не придёт. Переживание было мазохистское и нелогичное, но оно было… И стоило мне увидеть Илью, как я резко жмурила глаза, сжимая руки, скрытые одеялом, в кулаки, словно пытаясь удержать себя на поверхности бытия.
На этот раз он просидел всего лишь минут двадцать, после чего выдал:
— Я знаю, что ты не спишь, можешь не притворяться.
Невольно крякнула.
— Не тебе говорить про притворство, — на самом деле я не планировала скандалить, по крайней мере сейчас, когда на ноги
даже встать не могла без посторонней помощи. Говорить было больно и трудно, всё время хотелось кашлять, но я всё же решила, что это не так уже важно в сравнении с тем, что он натворил.— Ты права, — без всякой бравады согласился он.
Мы ещё немного помолчали, пока не спросила о главном:
— Егор… он твой?
Вопрос прозвучал странно, и если честно, то у Нечаева были все шансы вывернуться, но он ими не воспользовался, устало проведя рукой по шее и поставив точку во всей этой истории длиною в шестнадцать лет:
— Мой.
Наверное, я всё же на что-то надеялась. Например, что Нечаев зайдётся смехом и скажет, что я выдумщица, обязательно найдя всему правдивое объяснение. Возможно, даже поведает что-нибудь в духе индийских страстей — его подставили и ребёнка ему подкинули, а он, как благородный рыцарь, решил его не бросать. Вот только загвоздка в том, что Илья не походил на рыцаря, и врать мне он, по ходу дела, больше не собирался.
— Понятно, — голосом, полным разочарования, констатировала я.
Муж встрепенулся, едва не подпрыгнув в кресле:
— Что тебе понятно?!
Звучало грубо. И я скривилась, не в силах сдержать своих эмоций.
А Илюха нервно захохотал, запрокинув голову к потолку. Мне даже в какой-то момент показалось, что он попросту двинулся крышей на почве случившегося. Но это было бы слишком легко. Нечаев быстро взял себя в руки и, резко подавшись вперёд… коснулся моего плеча. Я не ожидала этого и — то ли от испуга, то ли от отвращения — дёрнулась вбок, пресекая прикосновение. Рёбра и грудина тут же отозвались болью. На глазах выступили слёзы, но я была рада ей. Лучше чувствовать боль физическую, чем… всё остальное.
Впрочем, он растолковал всё верно и больше не предпринимал попыток до меня дотронуться.
— Ты ничего не знаешь, — отводя взгляд, проговорил муж.
— Твоими стараниями, — напомнила я. — Но даже моих знаний достаточно, чтобы понять, какой же ты… мудак.
Рот двигался сам, на автомате выдавая слова, фразы, звуки… Мне всё чудилось, что это не я сейчас разговариваю с человеком, которого когда-то любила больше жизни. От меня там было только тело — израненное, потрёпанное, беспомощное. А мой дух… Мой дух был сильнее всего этого. И именно в этот момент я наконец-то решила: а какого, собственно, хрена?!
В последнее время моё желание жить неумолимо стремилось к нулю. А тут… злость на мужа вдруг заставила что-то в душе сместиться с мёртвой точки. Не скажу, что жизненная энергия прямо-таки забурлила во мне, но где-то на горизонте замаячил если не рассвет, то хотя бы его предвестники.
— Мудак, — не стал спорить Илья, — но всё далеко не так, как ты это видишь.
— Да? — выразительно изогнула я бровь. — Это легко определить. Ты спал с ней?
Он замер, будто окаменев. Нервно задёргались желваки, реагируя на с силой сжатые челюсти.
Реакция получилась более чем красноречивой. Я до последнего надеялась, что соврёт… Как если бы это было показателем того, что ему не всё равно.
Но Илья решил не оставлять нам шансов, шепнув:
— Да.
Теперь настала моя очередь нервно смеяться. Только мне, в отличие от супруга, каждый звук давался с неимоверным трудом.
— Что, собственно, и требовалось доказать.
Мои слова прозвучали как приговор. Илья мотнул головой и… сорвался со стула, вдруг упав на колени перед кроватью. И если вы вдруг решили, что он, каясь, решил так грехи свои замолить, то вы сильно ошиблись.