Параллельные
Шрифт:
— И как, помогло?
— Илья многое сделал и делает для сына. Но даже он не всесилен.
— Подожди, но ведь современная медицина не ограничивается нашей страной, — во мне таки проснулся врач. — Сейчас во всём мире делают такие филигранные операции…
— Знаю, — резко оборвала меня она. — Мы почти везде были. И почти везде сказали, что нужно ждать. Сначала у нас была паллиативная коррекция, но она практически не дала эффекта, потом радикальное лечение, ему создали обходной анастомоз, и теперь остаётся ждать ещё… пока можно будет перейти на следующий этап лечения. Для этого Егорка должен
Видеть в Карине нормальную любящую мать, а не пропащую злодейку-кукушку, было невыносимо. Не знаю, что сама бы делала на её месте. Наверное, то же самое — использовала все доступные средства.
Наш разговор сам собой сошёл на нет, и вся тупиковость ситуации вышла на первый план.
— Я пойду, — как-то совсем неуверенно сообщила она. — Мои слова… вряд ли как-то помогли тебе. Но я правда благодарна тебе. Егор — это всё, что у меня есть.
Уже дойдя до двери и отворив её, Карина обернулась, едва слышно бросив через плечо:
— Илья не в курсе, что я была здесь.
***
Из больницы меня забирали родители, и было в этом что-то символичное, но я никак не могла понять, что именно. Голова, разболевшаяся с самого утра, в принципе соображала туго — полученное сотрясение мозга всё ещё давало о себе знать.
Папа пристально следил за мной, пока я растерянно бродила по палате, то хватаясь за вещи, то бросая их к чертям, не в силах решить, а нужно ли что-нибудь из этого мне в новой жизни. Вещами я обжилась как-то совсем незаметно: что-то приносила мама, что-то Костя с Гелькой, а что-то появлялось само по себе… Нет, в волшебство верить не приходилось, а интуиция подсказывала, что без Нечаевской руки здесь не обошлось. Любимый кардиган, тапочки, гребень — всё это было моим, что, долгие годы переплетаясь, создавало ощущение уюта и безопасности. Но теперь все эти вещи погасли в моих глазах, словно получив налёт горечи и печали.
— Я юриста тебе нашёл, — наконец-то выдал родитель.
Замерла на месте, примеряясь к новости.
— Хорошего? — спросила в попытке поддержать разговор.
— Вроде бы…
— «Вроде бы» нам не подойдёт, — невесело улыбнулась я. С Нечаевым воевать не собиралась, но степень моего недоверия к нему била все рекорды.
— Ты думаешь, он попытается тебя обмануть? — ужаснулась мама, всё это время смиренно сидевшая в кресле в стороне от моих метаний.
— Я вообще не знаю, чего мне ожидать. Как оказалось, я совершенно не знала человека, с которым прожила столько лет.
Мама печально вздохнула и пробормотала что-то себе под нос, отдалённо напоминающее «кто бы мог подумать…». Вновь улыбнулась, на этот раз вполне искренне, мысленно ответив: «Ты-то как раз и могла, предупреждала же меня…» Впрочем, размышлять на тему «Что было бы, если…» мне не хотелось. Поэтому плюнула на всё и сгребла оставшиеся вещи в пакет, который тут же полетел в мусорку. Если начинать новую жизнь, то начинать её с нуля.
Медперсонал провожал меня с преувеличенной вежливостью и натянутой доброжелательностью — наверное, они были только рады избавиться от нашего семейства.
На улице ярко светило солнце. Запрокинула голову к небу, подставляя лицо его лучам и пытаясь дышать полной грудью. Красиво,
как в фильмах или книгах, не получилось. Грудная клетка болезненно откликалась на каждый вдох-выдох, а голова тут же закружилась, напоминая о недавнем сотрясе. Но это меня не расстроило, скорее наоборот, как в том анекдоте, заставило почувствовать себя живой.— Если после тридцати у тебя ничего не болит… — проговорила я и сделала шаг вперёд, тут же врезавшись в папу, так не вовремя замершего на моём пути.
Проследила за его взглядом и наткнулась на… Нечаева, который стоял возле своего автомобиля, припаркованного в нарушение всех правил прямо возле больничного входа. Сердце ушло в пятки, но я запретила себе трусить и попыталась обойти папу, положив руку на его плечо, как оказалось, вовремя. Евгений Палыч уже внутренне принял боевую стойку, готовясь к встрече с «любимым» зятем, и даже сделал попытку рвануть вперёд, но я надавила на его плечо.
— Пап, я сама.
— Кто-то должен постоять за тебя, — играя желваками, процедил отец, прожигая в Илье дыру.
— Должен, и я вполне справлюсь с этим.
— Нина, папа дело говорит! — подошла ко мне мама с не менее воинственным видом.
Наверное, если бы не родители, то я бы попросту прошла мимо Нечаева, но их желание разобраться с обидчиком единственной дочери было столь велико, что я сочла за благо не дать им пересечься. Вряд ли Илья стал бы драться с моим отцом, но вот за папу я не ручалась, да и ни к чему им слышать наши разборки. Поэтому, чмокнув родителя в щёку, я не спеша спустилась с крыльца и зашагала в сторону до боли знакомого авто.
Почти бывший муж выглядел странно — сдержанно и напряжённо, словно сжатая пружина. А ещё он был каким-то неопрятным, словно всклокоченным, что было несвойственно его чистоплюйской натуре. Но самым пугающим открытием стала седина, вдруг проступившая в его волосах. Клянусь, ещё совсем недавно её там не было.
Остановилась в паре метров до него. Все казалось таким нелепым и таким неважным. Он молчал, а я ковыряла носком кроссовки асфальт под ногами.
— Я приехал за тобой, — невпопад известил он, как если бы ничего и не произошло.
— Зря, — буркнула я, поднимая на него глаза.
— Знаю, — серьёзно кивнул головой. — Но и не приехать я не мог.
— Странно, у тебя столько времени это так прекрасно получалось.
— Я был здесь каждый день, — упрямо заявил Илья, — но старался не попадаться тебе на глаза.
— Так мило, — с максимумом сарказма выплюнула я.
Воздух уже традиционно начал сгущаться.
Нечаев было открыл рот, чтобы возразить, но промолчал.
— Уезжай, пожалуйста, — попросила настоятельно, — мне… больно тебя видеть.
Слабость? Наверное. Зато честно. В этой истории и так было слишком много лжи, да и стыдиться мне нечего. Теперь я это понимала отчётливо. Может быть, со мной все эти годы всё было в порядке?
Илья с шумом выдохнул, но остался стоять на месте:
— Рано или поздно нам с тобой придётся поговорить.
— Лучше поздно, — усмехнулась. — И лучше не лично, а через адвокатов.
— У тебя есть адвокат? — удивился он.
— Теперь есть.
— Понятно.
Последняя фраза убила окончательно.