Паранойя. Почему он?

Сейчас, глядя на Настю, это послевкусие особенно яркое. Не хотел я, чтобы она в очередной раз застукала меня с бабой.

«Застукала»? Серьёзно? Браво, однако!

Оговорочка четко по Фрейду. Хотя, чему я удивляюсь? Оправдываться ведь уже начал: переводчиков каких-то выдумывать… Смех да и только. Впрочем, шут с ним! Приедет Эстер, разберемся.

Что меня в данный момент по-настоящему заботит, так это, какого черта Настя в столь поздний час сидит одна в баре и ест суп?! Вспоминая её слова про мать, да кое-какие Олькины рассказы, происходящее мне совершенно не нравится. Более того, злит.

Я прекрасно знаю такой тип баб, как её мамаша, которые наличие полового члена в своей жизни ставят выше счастья и здоровья собственного ребёнка, поэтому примерно догадываюсь, в чем корень проблемы.

Наверняка Сластенке не впервой вот так перекантовываться непонятно где. Но ладно сейчас уже есть восемнадцать, и она хотя бы может номер в гостинице снять, а раньше? Что она раньше делала? Просилась к кому – то из друзей переночевать, а то и вовсе болталась по кафешкам да улицам? Представляя все это, начинаю закипать.

Вот ведь мразь, а не мамаша! Откуда они вообще такие берутся? Что это за сбой на уровне инстинктов? Неужели совсем ничего не екает за своего ребёнка? Как можно спокойно спать, когда не знаешь, где он? С кем? Что делать будет? Да элементарно, что покушает?

Даже мне - левому по сути мужику не все равно. Сижу и вместо того, чтобы решать рабочие вопросы, думаю, что предпринять. О том, что это вообще не моё дело и я не обязан, более того, не имею никакого права вмешиваться, даже мысли не возникает. Один на один я ее с проблемой не оставлю.

– Серёжа, ты вообще нас слушаешь? Или мы тут просто так распинаемся? – врывается в мои размышления недовольный голос сестры.

– По-моему, мы уже все обсудили, - отмахиваюсь, переводя на неё не менее недовольный взгляд и подзываю одного из своих бодигардов, отчего вся, сидящая за столом компания, напрягается и начинает с опаской оглядываться. Меня это веселит.

– Лёха, за девочкой присмотри. Как выходить будет – маякнешь, - киваю в сторону контактного бара.

Лехе требуется всего секунда, чтобы сориентироваться. Настю он со мной часто видел, поэтому без лишних вопросов понимающие кивает и возвращается на свое место за соседний стол.

– Что это сейчас было? Какие – то проблемы? – уточняет Зойка обеспокоенно и тоже начинает подозрительно осматривать зал в поисках причины. Находит её сразу же, прямо на глазах меняясь в лице. – Ну, надо же! Вспомнишь дерьмо – оно и всплывет. Как думаешь, они тут случайно?

Они?

Оборачиваюсь и вижу рядом с Настей какого-то тощего, расфуфыренного щегла, у которого разве что на высоком лобешнике не стоит значка люксового бренда.

Обожаю таких попугаев, умеющих дорогущее шмотье превратить в дешманский ширпотреб. Неужто этот талант и есть наш герой Ильюша?

Что-то сомнительно. Настька, конечно, натура творческая, но боюсь, такого гения вряд ли оценила бы. Однако, когда гений берет её за руку, и приобняв, ведёт к выходу, я разве что вслух не присвистываю.

Вот это вас, Анастасия Андреевна, занесло!

***

Перевожу взгляд на неё и будто удар под дых получаю, встречаясь с умоляющим о чем-то взглядом. Только сейчас замечаю, что она, как неживая, перебирает ногами, словно ее чем-то накачали. Снова смотрю в глаза. Они чистые и… полные отчаянья.

Ни хрена не пойму. Что это за тупой спектакль? Не в характере Настьки послушно плестись хрен пойми за кем, словно агнец на заклание. Она бы дала отпор. В конце концов, не нож же ей в бок приставили. Руки у сопляка свободные, на виду.

По логике выглядит, как какая-то дешевая провокация и продавливание меня на эмоции. Если бы это была любая другая девка, я бы с удовольствием досмотрел постановку в мою честь, а после спокойненько поехал трахать Сашеньку. Но Настька не любая, и моя чуйка воет сиреной, что дело тут не чисто.

– А твоя художница времени зря не теряет. Уже сводного братца успела окрутить, - словно в ответ на мои мысли замечает сестра.

– Свободного братца? – не столько спрашиваю, сколько проговариваю про себя, чтобы понять, что меня настораживает.

– Ну да, это же Можайский –младший. Ты что, вообще досье не открывал? – возмущается она, но я уже не слушаю. Внутри, будто что-то щелкает, и я понимаю, почему меня вдруг стриггерило на этом «сводном братце».

Со мной такое бывает: одна фраза способна восстановить в моей памяти цепочку совершенно незначительных на первый взгляд событий.

Вот и сейчас вспоминаю, как года два назад Олька просила отправить в Москву «торпед», чтобы проучить сводного братца ее новой подружки. Я тогда только посмеялся с ее рассказов, похожих на страшилки в стиле Кинга. Все это казалось таким нереальным, детским и далеким, что я даже внимания заострять не стал, решив, что моей впечатлительной Ольке попалась хорошая врушка – сказочница. Дочь на меня, помню, крепко обиделась, пообещав не простить, если с ее подружайкой что-то случиться. Я потом еще долго ее дразнил, спрашивая, все ли с ее драгоценной страдалицей в порядке или мне готовиться к пожизненной анафеме. Но Олька мою шутку упрямо не разделяла, повторяя, что это не смешно. И теперь, вспоминая шрамы на Настькиных ладонях, я понимаю, почему.

У меня кровь в венах стынет, стоит представить, как этот линялый твареныш затащил мою девочку в подвал и, угрожая заживо похоронить ее котенка, заставлял раздеться перед ним и его таким же отмороженным дружком. А когда она отказалась, исполнил–таки угрозу: закопал котенка, присыпал и утрамбовал битым стеклом, а после, выждав, когда тот наверняка умрет, раздел ее и бросил одну без фонарика, одежды и лопаты.

Как голая двенадцатилетняя девочка скребла руками землю со стеклом в темном подвале и что она при этом чувствовала, я даже думать не хочу, иначе просто слечу с катушек.

Дети жестоки – факт, и я разных уродов повидал в детстве, но этот белобрысый у*бок переплюнул всех. Вот уж кто-кто, а такое дерьмо должно быть похоронено где-нибудь в глухой лесополосе, а лучше в подвале вместо котенка.

– Леха, ну-ка, быстро тормози этого сучоныша, да так, чтоб на всё фойе верещал, - подрываюсь, едва сдерживаясь, чтобы самому не броситься вслед.

Если бы не эти удивленные, лощенные рожи, так бы и сделал. Но никому из них нельзя показывать, что для меня это нечто большее, чем просто Можайский. Да и про него тоже нельзя забывать. Как бы у меня внутри не клокотало от бешенства, как бы наизнанку не выворачивало от желания пойти и прямо сейчас выбить все дерьмо из его ублюдочного сынка, обострять ситуацию еще не время. Ставить под удар свою семью, да и Настьку тоже, я не могу. Нужно действовать тоньше, похоронить мразеныша я всегда успею, и обязательно это сделаю, пока же можно просто использовать.