Паранойя. Почему он?

– В машине подожди, - киваю в сторону припаркованного неподалеку Мерса. Моделька недовольно поджимает губы и закатывает глаза, впервые проявляя хоть какие-то эмоции. Однако, заметив мой удивленный взгляд, возвращает на место маску замороженной рыбины и послушно вышагивает походкой от бедра к ожидающей машине.

Не девка, а кукла резиновая. И ведь еще такая юная, а уже с невозмутимой рожей готова глотать любую гнусь, лишь бы заплатили побольше. Спроси ее «зачем», наверняка ответит какую-нибудь клишированную муть, итог же, увы, будет незавидный.

За свою жизнь я перевидал кучу разных бл*дей: и тех, что на трассе отсасывают за сотку, и тех, что вылетают частным самолетом, но сколько бы они не брали, заканчивают всегда одинаково. Как приходят из ниоткуда, так и уходят в никуда, спуская всё, что заработали на алкоголь или наркоту лишь бы забыть, что с ними на этой «работе» делают. Получается замкнутый круг, выбраться из которого мало какой дуре под силу. И вроде жалко их, а с другой стороны – чего жалеть? Если девке проще растоптать в себе человеческое достоинство, чем заставить свои мозги работать – ее выбор.

– Сергей Эльдарович, звоню - звоню, а вы не берете, - отвлекает меня от философских размышлений идущий навстречу Витёк.

– В чем дело? Почему один? – остановившись, проверяю телефон. На дисплее извещение о нескольких пропущенных звонках и значок беззвучного режима.

– Девушка отправила обратно. Поблагодарила за помощь и, сказав, что дальше справиться сама, закрылась в номере. На этот случай у меня никаких распоряжений от вас не было, - доложил он обстановку, я же едва сдержал тяжелый вздох.

Хотя, чего, собственно, ждал? Что Настенька вот так просто возьмет и побежит собирать вещи?

Ага, держи карман шире.

– Ясно. Ладно, жди на улице. Какой у нее номер?

– Триста двенадцатый.

Пока поднимаюсь на третий этаж, думаю, что ответить на вопросы, которые наверняка возникнут в ходе разговора, но ни черта логичного и удобоваримого на ум не приходит. Все чушь какая-то. Так ничего и не придумав, стучусь в номер, решив, как и всегда, импровизировать на ходу.

– Настя, это я, открой, - прошу после нескольких попыток достучаться, зная, что она стоит под дверью. Помешкавшись немного, Сластенка все же открывает, а я пропускаю удар, глядя на нее.

Заплаканная, бледная, с красным носом, опухшими глазами и искусанными губами – такая «красота» лютая, но я налюбоваться не могу. Стою и, словно придурок зачарованный, жру ее жадным взглядом, и что самое смешное - она отвечает мне тем же.

Попали мы с тобой, маленькая. П*здец, как попали!

– Ты почему еще не собралась? – беру себя в руки и, не спрашивая разрешения, прохожу в номер, едва не спотыкаясь об какие-то туфли.

Порядком себя Настенька явно не утруждала: постель разобрана, вещи раскиданы, шкафы все нараспашку. Но, если ее и смутил мой вполне красноречивый взгляд, виду она не подала.

– Я подумала, ты сказал это для отвода глаз, - замерев напротив, ответила она приглушенно и тяжело сглотнув, отвела взгляд.

– Плохо подумала. Собирайся, - понадеявшись, что мы избежим откровенных разговоров, распорядился я. Но Настя тут же убила эту надежду на корню.

– Почему? – выдавливает будто через силу, продолжая рассматривать что-то у себя под ногами.

– Что «почему»? – раздраженно уточняю, хоть и понимаю, про что она спрашивает.

– Почему ты это делаешь?

Морщусь, как от зубной боли, но все же терпеливо поясняю:

– Потому, что не могу оставить тебя в гостинице, куда в любую минуту может явиться твой братец-садист. А приставить охрану или снять тебе что-то другое… Сама понимаешь, не совсем уместно, учитывая наши отношения. Если кто-то решит докопаться, возникнут вопросы, которые….

– Почему?
– вскинув горящий взгляд, цедит она с нажимом, прожигая меня насквозь своей болью. Снося к чертам весь мой самоконтроль, переворачивая внутри все верх дном.

Несколько долгих минут мы просто смотрим друг другу в глаза, ведя немой диалог. Я знаю, что она хочет от меня услышать. Но, бл*дь, совершенно не понимаю, чего она этим добивается. На что рассчитывает?

– Я тебе уже все сказал… тогда, - чувствуя себя идиотом, напоминаю о нашем разговоре в парке, зная, что поймет. И она понимает, прикусывает задрожавшую от подступивших слез губу, но все равно стоит на своем.

– Ещё раз скажи, - просит срывающимся голосом.

– Насть…

– Пожалуйста.

– Чего ты добиваешься?

– Не знаю… – всхлипнув, качает она головой и разворачивается, чтобы сбежать в ванную. А меня, будто переклинивает. Понимаю, что не могу больше… Ее слезы душу мне рвут, разъедают изнутри.

Поэтому, посылаю все к такой –то матери, и перехватываю ее. Она же, будто только этого и ждала, бросается ко мне, впечатывается всем телом, прирастает, словно тут ей самое место, и обняв, заходится в слезах. Рыдает навзрыд, уткнувшись мне в шею.

Прижимаю ее к себе, скольжу ладонями по хрупким плечам, по ее мягким, словно пух, волосам, по прямой спине. Вдыхаю с шумом аромат ее парфюма. И дышу… Наконец-то, дышу, сходя с ума от цветочного, медово – травянистого запаха. Такого же деликатного, нежного с легкой горчинкой, как и она. Я ни хрена не разбираюсь во всей этой парфюмерной мути типа верхних нот, базовых, средних, я просто знаю, что это самое красивое звучание, которое я слышал на коже женщины. Звучание, которого мне так не хватало. Сейчас я понимаю это, как никогда, отчетливо. Меня накрывает чем-то настолько сильным и диким, что я едва держу себя в руках, когда она также, как и я, втягивает с шумом воздух, уткнувшись в мою шею, гладит лихорадочно плечи, не переставая шептать слова благодарности.

– Что теперь будет, Сережа? Что мне делать? Папа Гриша меня убьет, а этот… он обязательно отомстит. Ты не знаешь, на что он способен. Он…

– Шш, маленькая, тебе нечего бояться, этот вопрос решен. Никто больше тебя не тронет. Обещаю. Я никому не позволю. А этот п*дор мелкий обязательно ответит за все, что сделал, - заключив ее лицо в ладони, обещаю, не в силах сдержать рвущийся из меня поток нежности.

Меня захлестывает чувствами к этой девочке. Нелогичными, неправильными, но такими, сука, сильными, что начинает ломать, будто при адской температуре. Я едва держу себя в руках, чтобы не сорвать с нее одежду, и не взять всеми известными мне способами на этой разобранной кровати. Я знаю, что она в том состоянии, что не отказала бы, потому что сейчас это было бы не столько про секс, сколько про что-то глубокое, настоящее, как воздух нам необходимое, но…

Это еб*чее «НО»! Об которое я уже сломал весь мозг и боюсь, никакой мозгоправ мне не поможет.

Стерев слезы с ее щек, снова прижимаю к себе, касаюсь губами ее макушки, чтобы не сорваться ниже.

Постепенно Настя успокаивается, приходит в себя. Я прямо кожей ощущаю, как ее опутывают паутиной запреты, как она напрягается, скукоживается вся в моих объятиях. Отстраняюсь, хотя это стоит мне огромных усилий и вижу ее неловкий, бегающий взгляд.

Твою мать! Как же меня бесят эти метания, как ее, так и мои собственные.