Парашютисты

Врач обернулся, сердито поглядел на Слободкина. Кузя незаметно подал знак: отчаливай, мол, но ненадолго, конечно, сам понимаешь.

Пришлось Слободкину отступить, а потом снова сделать попытку увидеться с Кузей. На этот раз возле Кузиной палатки нос к носу встретился с Инной Капшай.

– Надо же такому случиться!- воскликнул Сергей.
– Все-таки, значит, прямиком в наши драгоценные ручки? Ну как он?

– Это вы с дружком поговорите,- сказала Инна.

– А врач?

– Врач записал: две недели постельного режима - и то с учетом военного времени, а вообще-то... Но вы лучше скажите, что задумали? Пришли обсуждать план совместного побега, признавайтесь? Я подыму сейчас крик на всю Белоруссию...

– Боже упаси! Откуда вы взяли?

Оттеснив Инну, Слободкин все-таки прошмыгнул в палатку.

– Ну как ты тут?

– Нормально. Вот лекарства, вот склад металлолома.- Кузя скосил глаза в сторону белой тряпицы, на которой лежало несколько осколков, похожих на антрацит.

– Значит, была операция?

– И ты туда же? Операция, операция! Да оно само из меня повылазило.

– Не верьте ему,- вмешалась Инна, - такие операции в нормальных условиях под общим наркозом проводят.

– Ну вот, теперь пошел разговор об условиях! Сказали бы лучше, что слышно. Самолеты есть?

– Самолеты, самолеты!
– снова перебила Кузю Инна.
– Вы же ранбольной, понимаете? Теперь уже по-настоящему, не как там.

– Самолеты есть?
– повторил свой вопрос Кузя.

– Есть,- ответил Слободкин.

– Честно?

– За кого ты меня принимаешь?

– Тогда сегодня.

– Куда ты торопишься? Еще не все из леса вышли. Полежи денек-другой, все образуется, и тогда решим.

Слободкин поймал себя на мысли, что оба они действительно ни дать ни взять самые настоящие заговорщики. Инна, раскрыв рот, слушала и только всплескивала руками:

– Вы с ума сошли! Совершенно сошли с ума!..

Кузя не обращал на нее никакого внимания. Его сейчас интересовали самолеты, и только они одни.

Инна вышла из палатки, и они остались вдвоем. Кузя немедленно перешел на шепот:

– Ты не подумай, что я шучу. Сегодня же ночью меня не будет.

– Кузя, ты же взрослый человек.

– Мое слово твердое, ты знаешь. Не затем я сюда пробивался, чтобы в госпиталях отлеживаться.

– А раны твои как?

– Если пустят, как на собаке позарастают. А ты-то как?

– Так же и я.

– Сам самолеты видел? Действительно новые?

– Видел. Новые. Только что с завода. Даже лаком пахнут,- приврал Слободкин, хотя отлично понимал, что никаким лаком пахнуть самолеты не могут.

Знал это превосходно и Кузя, поэтому сказал одно только слово:

– Брехун.

– Ну ладно, не будем спорить по пустякам. Да и шутки понимать нужно. Ходить можешь?

– Сколько угодно.

– Верю, верю. Но не сейчас. Вот стемнеет, я за тобой приду. Согласен?

– Не согласен.

– То есть как это?

– Брехун. Не придешь.

– Ну не веришь - как хочешь.

– Я верю, когда правду говоришь, не верю, когда врешь.

– Я вообще никогда никого не обманывал.

– Поклянись.

– Мы с тобой не рыцари и не дети.

– Поклянись,- настаивал Кузя.

– Ну ладно, клянусь, черт с тобой.

– Вот это другой разговор. Вдвойне приятно это от тебя слышать.

– Почему же вдвойне?

– Во-первых, поклялся, во-вторых, грубо со мной говоришь.

– Непонятно.

– Только с совершенно здоровыми людьми говорят вот так, с больными нежно обращаются.

Кузя оставался Кузей даже сейчас. Спорить с ним было бесполезно.

– Так, значит, клянешься?

– Твоя взяла, поклялся уже, но остаюсь при своем мнении.

– Мнение твое меня в данном случае не интересует. Теперь настала очередь Слободкина обижаться, и он сказал:

– Не интересует - тогда ищи себе в выручалы кого-нибудь другого, а я...

– Нет, нет! Мне нужен именно ты.

– Почему же именно?

– Ты сам ранен.

– Моя рана - царапина.

– Разные раны бывают, разные царапины, не будем считаться. И вообще, давай ближе к делу. Во сколько заходишь?

– В двадцать три ноль-ноль.

– Вот теперь я вижу, ты действительно друг. Схлопочи где-нибудь сапоги, совсем человеком будешь.

– А твои?

– Мои куда-то упрятали. Сюда только попади!.. Слободкин обещал Кузе что-нибудь придумать.

– В крайнем случае рвану без сапог. А еще лучше - сходи к Браге и все честно скажи. Он для благородного дела из-под земли достанет.

Слободкин направился к Браге, хотя мало верил в успех своей миссии.

Узнав, в чем дело, Брага замахал было руками, но когда услышал, что сапоги нужны не кому-нибудь, а опять Кузе, заговорил совсем по-другому:

– Не лежится ему? Ясно! Разве такой улежит, когда рота в бой идет? Ты, например, улежал бы?

– Не улежал уже.

– Ах, хлопцы, хлопцы, ну що мени з вами робыть? А? Цэ вам не каптерка в Песковичах.

Поворчал-поворчал, потом вдруг спрашивает:

– Сорок перший?

– Не помню, товарищ старшина...

– Кто за вас помнить должен? Старшина, конечно. Ну тогда знай - сорок перший.

Брага посетовал еще немного на трудности обстановки, потом сказал:

– Пошли.

Они отправились, конечно, в каптерку. Это учреждение немедленно возникало там, где появлялся старшина. В лесу ли, в болоте ли, расположились на ночной отдых или дневной привал, уже через десяток минут после остановки старшина занят делами ОВС - обозно-вещевого снабжения. Сначала собирает все в одно место "лишнее" - у кого портянку сверхкомплектную, у кого подковку к сапогу, у кого что. Глядишь, и малая походная каптерка уже начинает работать. Все предвидит, все учтет старшина - и когда ты без сапог останешься, и когда без скатки. Все предусмотрит, на каждый случай припасено у него словцо, которое посолоней, и на каждый случай доброе.

– Чтобы это в последний раз!

– Понятно, товарищ старшина.

Сделает какую-то отметку на измусоленном клочке бумаги.

– До Берлина чтоб хватило! Смекаешь?

Откуда он брался тогда, этот Берлин? Только из уст старшины про него и слышали. А все-таки было приятно. Сказанет старшина "Берлин" - словно перелом в войне наступает. Так и сегодня.

– На, получай для дружка своего,- шепнул он Слободкину, выволакивая из-под куста пару кирзовых.

Сапоги были дрянные, почти совсем разбитые, и не похоже было на то, что соответствуют они нужному размеру. Но Слободкин был в полном восторге.