Париж

Следующее поколение поддерживало связь. Роланд помнил, что дед говорил о его, Робера, канадских кузенах как о членах семьи, с которыми он непременно увидится. После кончины дедушки переписка стала обязанностью его сына Шарля, отца Роланда. Теперь вот Роланд обменивался письмами со своим троюродным братом Ги, но делали они это совсем редко, главным образом если случалось важное для семьи событие.

Поэтому Ги де Синь, живя в Канаде, знал, что у Роланда и его жены только одна дочь, которая давно выросла и вышла замуж за аристократа из Бретани. Он знал также, что двое ее сыновей умерли в младенчестве, что Роланду исполнилось пятьдесят пять лет и что он вдовец. Вряд ли кто-то предполагал, что он захочет жениться второй раз и завести новую семью.

Ги де Синь имел представление о том, что его французский кузен принимал участие в битвах и был ранен, но не знал подробностей. Между тем Роланду рассекли нос, и обезображенное лицо уменьшало его шансы в столь немолодом возрасте отыскать новую подругу жизни.

Таким образом, Ги де Синь имел все основания предполагать, что, когда не станет ни его самого, ни Роланда, единственным мужчиной, носящим фамилию де Синь и, соответственно, наследником родового поместья будет его сын Алан.

Письмо, которое лежало теперь перед Роландом, пришло не от Ги, а от этого Алана, двадцати лет. Он с прискорбием сообщал о кончине своего отца и спрашивал, не желает ли Роланд де Синь пригласить его во Францию. Это был справедливый вопрос. Если молодой человек станет продолжателем рода во Франции, то ему предстоит многому научиться, и Роланду следовало призвать его немедленно.

Но он не мог заставить себя сделать это. Глубокий первобытный голос в его душе требовал бороться. Ни в коем случае не сдаваться! «Пусть я не красавец, – думал он, – но у меня по-прежнему есть имя и здоровье. Лет десять-то я еще проживу, а то и дольше».

Мадам Сен-Лобер была женщиной средних лет, с продолговатым лицом и очень большими голубыми глазами. Ее мать и мать д’Артаньяна были кузинами. Ее муж, граф, занимал скромную должность суперинтенданта шахт, но претендовал на большее. Чтобы помочь ему достичь этой цели, она подружилась со многими придворными. Сен-Лоберы имели в городе небольшой дом, и там Амели провела свою первую ночь в Париже. На следующее же утро мадам Сен-Лобер объявила, что поведет ее ко двору.

– Дофина даст тебе аудиенцию только завтра. Кстати, можешь не волноваться. Я узнала, что на сегодня ты единственная кандидатка на это место. Так что достаточно быть любезной – и оно твое. Но все равно тебе будет полезно увидеть двор заранее. Поэтому сегодня просто держись рядом со мной и наблюдай.

Процесс одевания занял не один час. Платье Амели было очаровательным. Нижняя юбка из муарового атласа, отороченная шелковыми оборками; юбка с кринолином, присобранная на талии и подхваченная по бокам; короткий летящий шлейф… Оно было сшито из тяжелого шелка светло-коричневого цвета с розовым отливом, который был ей очень к лицу. Обтягивающий лиф украшали прелестные ленты, завязанные бантами, а запястья и горло – французские кружева. Ничего более женственного, чем это платье, и вообразить невозможно. Парикмахер мадам Сен-Лобер потратил на прическу Амели два часа, укладывая колечки и завитки в соответствии с последней модой.

Амели облегченно вздохнула, когда мадам Сен-Лобер осмотрела платье и удовлетворенно кивнула:

– Оно лучше, чем у большинства придворных дам. Не все здесь богаты, знаешь ли. Ты выглядишь очень хорошо. Следуй за мной.

Первой неожиданностью для Амели стала толпа перед входом во дворец.

– Кто это? – спросила она.

– Все, кто хочет взглянуть на короля.

– Неужели любой может войти?

– Да. И желающих, как видишь, предостаточно.

В этот миг мимо них пронесли крытый портшез.

– Ой, а там кто? – спросила Амели.

– Трудно сказать. Все портшезы в Париже – наемные. Только королевская семья имеет право владеть собственными.

Они поднялись по величественной лестнице и вошли в огромную Зеркальную галерею. Там было не протолкнуться. Собрались все – от аристократов до ремесленников.

– Мы постоим в задних рядах, – сказала Амели ее наставница. – Мы же не стараемся попасться королю на глаза, как остальные. Я просто хочу, чтобы ты огляделась.

И Амели стала смотреть по сторонам. Просторный зал, увешанный зеркалами, тянулся так далеко, что ей не удалось увидеть другой его конец, чему помешали, конечно же, и стоящие сплошной стеной люди. Хорошо виден был только длинный ряд хрустальных люстр, свисающих с высокого расписного потолка.

И вдруг в бесконечной галерее все разом стихло. Появились лакеи и другие дворцовые служители. Толпа как по волшебству расступилась, подобно библейскому морю, отхлынув к стенам и оставив посередине широкий проход, по которому спустя мгновение двинулась королевская свита.

– Каждый день ровно в этот час король направляется на мессу, – шепнула мадам Сен-Лобер. – По нему можно узнавать время!

Первым шел сам король. Он определенно являл собой величественную фигуру. В большом черном парике и расшитом камзоле, он шагал по галерее быстро, но с достоинством. Нос с горбинкой и слегка опущенные веки придавали его лицу нечто орлиное. Амели хватило жизненного опыта, дабы понять, что эти глаза видят все даже из-под полуопущенных век. И еще кое-что привлекло ее внимание. Король был обут в башмаки на высоких каблуках. Она шепотом поделилась своим наблюдением с мадам Сен-Лобер.

– Он носит обувь на каблуках, чтобы казаться выше, – последовал ответ тоже шепотом. – И всегда носил.

– Мне он не кажется таким уж страшным.

– Никогда не совершай этой ошибки, дорогая. Король – самый воспитанный человек во Франции. Даже при встрече с судомойками он прикасается к шляпе. Но его власть ничем не ограничена. Его боятся все, включая родных детей. – Она указала на мужчину в сутане иезуитского монаха, идущего в шаге от короля. – А это его духовник, отец де Лашез.

Амели заметила, что все присутствующие улыбаются святому отцу.

– Отец де Лашез добр к каждому, – сказала ее пожилая родственница. – При дворе больше всего боятся короля, а любят больше всего Лашеза.

Следующим шел высокий светловолосый мужчина, с добродушным тевтонским лицом и легкой склонностью к полноте.

– Это старший сын короля, дофин. Мы зовем его Великий дофин из-за его высокого роста. Вот с его женой тебе и предстоит завтра встретиться.

– А-а.

– За ним ты видишь герцога Орлеанского – это брат короля – и его жену.

Мимо них прошествовала красивая женщина, одетая очень просто, с алмазным крестом на груди.

– С тех пор как умерла королева, подруга короля мадам Ментенон стала оказывать на него такое влияние, что при дворе поговаривают, будто они втайне поженились. Но наверняка ничего не известно.

Потом прошла дама, лицо которой еще сохранило следы былой красоты, однако по ее тяжелой походке было понятно, что у нее распухли ноги.

– Мадам Монтеспан, бывшая любовница короля, имевшая наибольшее влияние. Она родила королю нескольких детей, и он узаконил их всех.

– Он вправе так сделать?

– Что за вопрос! Он может делать все, что хочет. Ну почти все. Как тебе известно, он даже сам назначает французских епископов, не уступая этого права папе римскому.

Когда кортеж прошел, старшая родственница Амели решила показать девушке дворец и его окрестности.

– Вон там северное крыло, где у тебя будет своя комната. В том случае, конечно, если дофина сделает тебя своей фрейлиной. Тогда мы и сходим туда.

Мадам Сен-Лобер видела, что, невзирая на аристократическое происхождение, Амели имела крайне скудное представление о королевском дворе, и начала опасаться, не совершила ли ошибку, пригласив девушку в Версаль. Однако в окружении короля были люди куда менее знатные и менее воспитанные, чем Амели, но они сумели преуспеть. Поэтому мадам Сен-Лобер принялась за дело: рассказала о наиболее заметных обитателях Версаля, об их взаимоотношениях и месте в иерархии двора.