Париж

И опять Макс подумал о том, что нельзя больше тянуть с новостью. Он не хотел этого делать, но знал, что должен.

Но сначала они допили коньяк, и Макс настоял на том, чтобы взять по второй. Только потом он набрался храбрости.

– Знаешь, отец, – начал он, – через пару дней стачка закончится. Это уже решено.

– Кем это решено?

– Нами, отец. Коммунистами. – У него сжалось сердце при виде растерянности отца. – Мы не хотим оттолкнуть капиталистов. Они нужны нам. – Макс грустно улыбнулся. – Такой приказ мы получили.

– Приказ? От кого?

– От России.

Макс был мальчиком, когда зародился фашизм. В Италии бывший социалист Муссолини решил, что методами авторитарного национализма можно быстрее добиться своего. Если про дуче говорили, что он уподоблял себя древнеримскому цезарю, то гораздо труднее было понять, что представляет собой фашистская партия, внезапно возникшая в Британии несколькими годами ранее. Макс жадно поглощал всю доступную информацию о ее деятельности.

Массовые протесты людей в черных рубашках возглавил настоящий английский аристократ с древней родословной и повел их против тех самых правящих кругов, к которым принадлежал.

Тем не менее Максу казалось, что сэр Освальд Мосли куда ближе к военным чинам из французских правых сил, которые страшились коммунистов и социалистов и презирали либеральную слабость своих правительства.

– Если левые хотят революции и готовы применить силу, тогда единственно возможное средство остановить их – это играть по их правилам.

Мосли, несомненно, считал, что рожден возглавить процесс национального возрождения. Но когда во время большого митинга в зале «Олимпия» случились массовые избиения, даже бесстрастная британская публика возмутилась и отвернулась от Мосли. В его партии начался кризис, фашисты перестали пользоваться поддержкой в стране.

Но в Германии – другое дело.

Стремительный расцвет фашизма в Германии не вызывал у Макса удивления. В двадцатые годы тяготы послевоенной жизни, усугубляемые непосильными репарационными платежами, и неудержимая инфляция, которая съела у населения все накопления, привели Веймарскую республику к разорению и отчаянию. Максу понятно было, почему люди стали искать сильного лидера, который бы дал им надежду на возрождение.

– К несчастью, – сказал как-то его отец, – Адольф Гитлер не только вдохновенный оратор, но еще и сумасшедший. Существует французский перевод его книги «Моя борьба», несовершенный, но я прочитал его. Помпезный бред, однако там Гитлер описывает весь свой план. Похоже, он считает, что во всех проблемах Германии виноваты евреи, и собирается завоевать Францию и Восточную Европу. Эти замыслы преступны и при этом абсолютно безумны.

– Тем не менее люди не воспринимают его как безумца.

– Верно. И мне кажется, я знаю почему. Он антисемит. А большинство людей из правящих классов западного мира, как и большинство католиков, тоже настроены против евреев. Вспомнить хотя бы «дело Дрейфуса». Или недавний скандал со Стависким: французский финансист обманывает огромные массы людей, но все винят в этом исключительно его еврейское происхождение. Чушь, однако мы то и дело сталкиваемся с этим.

– В случае с Гитлером нельзя не отметить существенную разницу, – сказал Макс. – До него никто не говорил о том, чтобы истреблять евреев.

– По-моему, ты упускаешь из виду главное.

– А именно?

– Видишь ли, Макс, пока люди сами не увидят, они не поверят. Если по отношению к евреям поступают несправедливо, люди думают: должно быть, они сами напросились. Если евреи скажут, что их женщин и детей согнали в кучу и перестреляли, те же люди подумают: наверняка эти евреи врут. Они могут считать Гитлера и его нацистов экстремистами, но по большому счету не желают ничего знать.

– А если он говорит, что завоюет Европу?

– Он против коммунистов. Вот чем еще он привлекает людей. Это же древний принцип: враг моего врага – мой друг. Европейская буржуазия боится коммунистической России. Гитлер – это буфер между Россией и Западом. И они думают, что он защищает их.

– И будут так думать, пока он не нападет на нас.

– Все уверены, что не нападет.

– Почему? Он же открыто говорит, что сделает это!

– Потому что не хотят верить. Им невыносимо думать об этом. Память о Великой войне так болезненна, что никто не желает и мысли допустить о том, что нечто подобное может повториться. В результате когда Гитлер готовится к войне, но утверждает, что хочет мира, то все говорят себе, что правда – его слова, а не действия. – Жак презрительно дернул плечом. – Буржуазия всегда предпочтет уютную иллюзию неудобной правде.

Теперь Макс напомнил отцу о том разговоре:

– Сталин – совсем не буржуа, отец. Он видит в Гитлере настоящую угрозу. Посмотри, что случилось этой весной. Гитлер ввел войска в Рейнскую область. Она называется демилитаризованной, и он нарушил договор Германии с европейскими государствами. Почему-то никто не придал этому большого значения, но после таких действий сомневаться не приходится: Гитлеру нельзя доверять и он намерен развязать войну. Сталин знает, что для защиты России от Гитлера ему нужны сильные союзники на Западе. Поэтому, по крайней мере в настоящее время, Россия готова дружить с буржуазией. Вот почему партия не хочет, чтобы здесь произошла революция. Нам нужно успокоить буржуазию – и здесь, и в других странах.

– Но поскольку рабочие создают комитеты на каждом предприятии, мы могли бы довести дело прямо до марксистского государства. Тогда у России будет истинный друг в лице марксистского режима во Франции, а не сборище боязливых буржуа.

– Знаю, отец. Троцкий говорит то же самое. Но это слишком рискованно, а значит, ошибочно.

– Революция – это всегда риск.

– Да. Но пока Россия – единственное марксистское государство. Нам нужно оберегать ее.

– И ради этого мы предадим наших трудящихся?

– Блюм готов дать им почти все, чего они хотят. Условия труда во Франции изменятся кардинально. Даже революционно.

– Нет, это не революция. Они готовы продолжать стачку. Поверь мне, я знаю. Они хотят полную смену строя.

– Да, но революция сейчас невозможна. Профсоюзные лидеры скажут им, что нужно согласиться на предложенную сделку и вернуться к работе. Все парни из Компартии будут направлены на поддержку профсоюзов.

– Я об этом ничего не слышал.

– Это решили только что.

– Где? Кто? Почему я не знаю?

И теперь настал момент открыть отцу худшее.

– Они знали, что ты скажешь, и поэтому с тобой не советовались.

– А вот ты, похоже, в курсе, – упавшим голосом произнес отец.

– Я работаю в «Юманите». Там все и узнал.

– Может оказаться, – с нажимом сказал Жак, – что некоторые рабочие откажутся выполнять ваши приказы.

Макс уставился в пол и промолчал. Его отец хмуро смотрел на него в ожидании, наконец спросил:

– Чего еще я не знаю?