Парк-авеню 665

Джейн плотнее запахнула пальто и вышла из больницы через широкий стеклянный турникет, по всей видимости, предназначенный для инвалидных колясок. Несколько рассеянных шагов — и девушка почти уперлась в ярко-красный «порше», припаркованный посреди больничного двора. Окно со стороны пассажирского сиденья было открыто, и Джейн без труда разглядела за рулем Малкольма.

— Сядь, пожалуйста, — хрипло попросил он.

Девушка развернулась на каблуках и демонстративно направилась в другую сторону.

— Держись от меня подальше, — сухо бросила она, не удостоив мужчину даже поворота головы. Ночной ветер проворно юркнул за шиворот, лизнул голые плечи в платье без рукавов — и Джейн вздрогнула, надеясь, что Малкольм не истолкует этот жест как свидетельство ее страха.

— Джейн.

Что-то в его тихом умоляющем тоне заставило девушку остановиться и бросить быстрый взгляд через плечо. В расширенных глазах жениха светилось отчаяние, а челюсти были стиснуты так сильно, что под кожей обозначились мышцы. Несмотря на его постоянное вранье — а может быть, как раз потому, что она успела наперечет выучить все выражения, с которыми он ей лгал, — девушка иррационально и безоговорочно поверила в нынешнюю искренность Малкольма. Тело откликнулась на его призыв прежде, чем разум успел проанализировать ситуацию. Джейн открыла глянцевую дверь и скользнула на отделанное кремовой кожей пассажирское сиденье — просто потому, что падала с ног, и ей все равно больше некуда было идти. Не дав ей ни единого шанса опомниться, Малкольм повернул ключ в замке зажигания, и они за считаные секунды покинули двор больницы.

Кирпичные и каменные фасады за окном слились в одно темное пятно — и снова распались на отдельные фрагменты, когда их остановил красный сигнал светофора. Пока они ждали зеленого света, в салоне висела удушливая тишина. После перекрестка мужчина повел машину медленнее — благо на Лексингтон-авеню не было светофоров, и теперь им не нужно было останавливаться.

— Куда ты меня везешь?

Вместо ответа Малкольм свернул на узкую боковую улочку и заглушил двигатель. Когда он повернулся к девушке, в темных глазах читалась железная решимость.

— Ты не дала мне договорить, — почти прорычал он. — Джейн, я тебя люблю.

Она закатила глаза. Однажды она уже попалась на эту уловку, но оказаться в том же капкане во второй раз было бы непростительной глупостью.

— Малкольм, я устала. Тебе действительно есть что сказать, или мы торчим тут из-за этого бреда?

На лице мужчины не дрогнул ни один мускул — напротив, после этих слов его выражение даже смягчилось. Упорство, с которым он гнул свою линию, не могло не вызвать восхищения.

— Я знаю, что ты считаешь меня лжецом и подонком, но позволь мне объясниться. Сейчас я не лгу. Джейн, я люблю тебя и сделаю все, чтобы тебя защитить.

— В том числе потратишь на пустой треп время, которое я могла бы использовать для своего спасения?

— Ты не можешь сбежать в одном коктейльном платье и без хоть какого-нибудь плана, — мужчина покачал головой и рассеянно отвел упавшую на лоб прядь. — Она тебя выследит, поймет, что ты ее раскусила, — и я боюсь представить, что она сделает тогда.

В этих словах был смысл. Девушка быстро провела мысленную ревизию своей винтажной бисерной сумочки: помада Givenchy Maharani, три заколки-невидимки, резинка для волос, двадцатидолларовая купюра и проездной на метро. Она даже не взяла паспорт, потому что сочла его слишком громоздким для клатча. Гениальный побег.

— Я слушаю, — сухо сказала она Малкольму, стараясь не выказывать ни тени интереса.

— Останься, — просто предложил он, и Джейн вздрогнула. — Останься и притворись, будто ничего не изменилось.

— Но изменилось всё, — возразила она, чувствуя, как в груди начинает закипать прежняя ярость. Неужели он думает, что она сможет просто так переступить через события минувшей ночи? В Нью-Йорке был только один человек, способный на подобное лицемерие — и явно не она, Джейн. Внезапно глаза девушки сузились от нового подозрения. — Дай угадаю: ты собираешь и дальше следовать гениальной стратегии своей мамочки — за исключением убийств чужими руками? Ты правда думаешь, что я могу сделать вид, будто ничего не было, и продолжать плясать под ее дудку? Какая наивность. Откуда мне знать, что вы с Линн не дописали этот пункт плана, пока я шла от Центрального парка до больницы?

С минуту Малкольм обдумывал ее вопрос.

— Ты когда-нибудь слышала мои мысли? — спросил он после долгой паузы. — Ты могла бы их прочитать и убедиться в моей искренности сама.

Джейн покачала головой.

— Никогда. Ни единой.

Мужчина выглядел расстроенным, но отнюдь не удивленным.

— Паршиво. Хотя этого следовало ожидать. Магия охраняет сама себя. Ты даже не сможешь прикоснуться к сознанию настоящих ведьм, а чтобы прочитать мои мысли, потребуется серьезная тренировка. В моих жилах слишком много колдовской крови, а ты пока новичок.

Внезапно Джейн вспомнила, что в особняке Доранов ее не беспокоила ни одна искра чужих мыслей — ну, за исключением Софии. Еще один факт для сборника «Ведьме на заметку».Девушка молча прокляла себя за то, что весь последний месяц наслаждалась ментальной тишиной, даже не задумавшись о ее причинах. Допустим, она не могла проникнуть за мысленные барьеры будущих свекров — но одно их наличие должно было заставить ее насторожиться.

— Значит, Линн может читать твои мысли?

— А почему, по-твоему, я боюсь появляться дома? В какой-то момент мама начала слишком часто видеть в них тебя. Так часто, что сочла это нездоровым. Джейн, ты привлекательная женщина. Особенно сегодня, — он окинул ее платье многозначительным взглядом, и Джейн, залившись краской смущения, тут же отвесила себе воображаемый подзатыльник. Чем дольше они находились в тесном замкнутом пространстве, тем труднее становилось изображать ледяную неприступность. Да, Малкольм мог быть лжецом-социопатом, но он все же оставался ее возлюбленным.

— Мама не может проникнуть в твои мысли, — продолжил он, — и это ее бесит. Но даже ограничиваясь моими воспоминаниями… — лицо мужчины исказилось непонятным чувством, и он что есть сил вцепился в руль. Джейн задумалась, могла ли хоть часть их жизни называться по-настоящему личной. — Поэтому мне нужно уехать. Сегодня же.

Первым порывом девушки было закричать. Обвинить его в предательстве, схватить за шиворот и проорать в ухо, какого черта он вывалил на нее все эти розовые сопли, а теперь собирается смыться, как ни в чем не бывало. Но чувство опасности возобладало над гневом: присутствие Малкольма в особняке точно не могло закончиться ничем хорошим.