Парниковый эффект

На следующее утро они приехали вдвоем в институт, где, усадив отца на единственный в лаборатории стул, Вадик начал готовить его к доселе невиданному еще научному эксперименту, не объясняя до поры до времени его сути.

Вся его почти часовая подготовительная работа заключалась в подробном рассказе о внутренней жизни своего института и роли в ней некого Сяськина. По словам сына, их директор – членкор Академии наук Аркадий Григорьевич Антонов, являясь крупным ученым, был абсолютно беспомощен в вопросах хозяйствования, чувствуя себя в условиях рыночной экономики вечным студентом, а все финансовые потоки поставил под свой неусыпный контроль зам по экономическому развитию, тридцатипятилетний Сяськин, появившийся в институте несколько лет назад.

Тот на свой современный лад быстро оптимизировал деятельность учреждения, сдав за короткий срок в аренду все мало-мальски пригодные помещения владельцам малого и среднего бизнеса, что существенно облегчило жизнь сотрудников института и позволило им без лишних забот сосредоточиться на науке. Те теперь, практически не сходя со своих рабочих мест, могли в кратчайшие сроки решить любую жизненную проблему – от ремонта квартиры до починки обуви и протезирования зубов, что сохраняло им массу рабочего времени. Центрами же научных дискуссий из-за сокращения числа кабинетов вновь, как и в старые добрые времена, стали курилки общественных туалетов, отремонтированные и оборудованные для этих целей по самым высоким европейским стандартам.

Сам же Антонов, будучи человеком высоконравственным и интеллигентным, профита с этого не имел, но вынужден был мириться с экономической политикой зама из-за скудности выделяемых бюджетных средств, едва хватавших на зарплаты сотрудников и канцелярские принадлежности. Сяськин же с барского своего плеча подкидывал им иногда кое-какие деньжата на премии, покупку нового оборудования, текущий ремонт и сувениры к праздникам, превратившись де-факто в хозяина института, определявшего все, вплоть до расстановки научных кадров.

Взбешенный рассказом сына в особенности тем, что раньше его лаборатория служила кладовкой для ведер и швабр, Ланцов ерзал на стуле и напоминал разъяренного красной тряпкой быка. Именно такого его состояния и добивался для чистоты эксперимента Вадик, но, в конце концов, сжалившись над отцом, вывел его на лестничную площадку, спустил на лифте на третий этаж, дал установку и указал дорогу к кабинету всемогущего Сяськина.

Промчавшись, как спринтер по ковровой дорожке, Василий Васильевич распахнул массивную дверь с золотистой табличкой и влетел в обитую красной кожей приемную, заставленную гарнитуром из карельской березы. В глубине ее в обрамлении офисной техники сидела молоденькая красотка и пудрила, глядя в зеркальце, носик.

– Сяськин у себя? – тяжело дыша, спросил у нее Ланцов.

Красавица нехотя оторвалась от дела, смерила его взглядом, после чего попросила представиться и изложить цель своего визита.

– Василий Васильевич… – начал было Ланцов, но в силу предсказанных сыном мощных изменений в крови потерял над собой контроль и с каким-то даже садизмом завершил свое представление:

– Чайка. Из генпрокуратуры. Насчет аренды.

На секретаршу его фамилия впечатления не произвела, и она по селектору доложила шефу о визитере, после чего на том конце провода, услышав фамилию Генерального прокурора, испуганно ойкнули, а затем, превозмогая спазм в горле, ответили, что ровно через пять минут будут готовы его принять.

«Документы гад сожрать хочет», – пронеслось в воспаленном мозгу Ланцова, красотка же, уловив реакцию шефа, любезно предложила гостю присесть, но тот вместо этого шагнул к двери кабинета и одновременно с этим громко закашлялся, после чего секретарша услужливо предложила ему импортное лекарство. Еле сдерживая себя, Василий Васильевич потряс головой, а затем, не дожидаясь повторного приглашения, рванул на себя дверную ручку и ринулся в кабинет.

Сяськин, торопливо поправляя галстук, дожидался его у входа, но Ланцов даже не дал ему раскрыть рот и, едва переступив порог кабинета, взревел, как смертельно раненный бык:

– Ты что ж, сукин сын, базар здесь развел!! Всю науку распродал!! Да я тебя самого в кладовку к швабрам отправлю!! Или в «Кресты» на нары!!

От такой невиданной наглости самозванца Сяськин утратил дар речи и лишь растерянно хлопал глазами, Ланцов же, добавив ему для верности еще пару «ласковых», на пике своей активности развернулся и, с шумом распахнув дверь, выскочил из его кабинета.

Промчавшись мимо застывшей за столом секретарши и выбежав из приемной, он трусцой добрался до лифта, поднялся на пятый этаж и, ворвавшись в лабораторию сына, плюхнулся там, держась рукою за сердце, на стул и обессилено выдохнул: «Готов, кажется», после чего Вадик, закрыв дверь на засов, стал брать у него кровь из пальца. Когда же за пару минут образцы были получены, он, сгорая от нетерпения, уселся за микроскоп и погрузился в исследования, тогда как Василий Васильевич, устроившись на пачке журналов, принялся восстанавливать силы бутербродами с чаем.

А в это время, придя в себя, Сяськин активно взялся за поиски хулигана, и вскоре из бюро пропусков ему доложили, что это отец одного из сотрудников института Вадима Ланцова. Распорядившись не выпускать обоих из здания, он прихватил с собой пару охранников и поспешил с ними к Вадику, но уткнулся носом в закрытую изнутри дверь. И, невзирая на все его требования, угрозы и истеричные вопли, ему ее не открыли.

Кипя от негодования и жаждая достойного для наглецов наказания, Сяськин выставил на площадке пост, а сам помчался к Антонову и, ворвавшись к нему кабинет, потребовал от директора немедленного увольнения Вадика.

Конечно же, Аркадия Григорьевича рассказ его озадачил, но он все же попробовал успокоить и образумить зама, объяснив ему, что нельзя просто так на эмоциях разбрасываться ценными кадрами, да и сын, в конце концов, за психически больного отца не в ответе, однако тот, ничего не желая слушать, настаивал на своем и, в конечном счете, выдвинул ультиматум:

– Или я, или сынок, решайте! Это он на меня, как пить дать, старика натравил, другого и быть не может! И за это должен ответить, чтоб другим неповадно было!

Антонов стал его убеждать, что не против сурового наказания Вадика, но желает вначале во всем разобраться и тогда уже принимать окончательное решение, но Сяськин не унимался:

– О’кей. Тогда я уйду. И что тогда с вашей наукой будет, да вы без меня даже туалетной бумаги не купите, диссертациями подтираться будете.

Антонов нахмурился и озабоченно потер лоб, мысленно признавая справедливость его пророчеств, но, чтобы хоть как-то сохранить свое директорское лицо, вызвался самолично поговорить с нарушителями общественного спокойствия.

– Закрылись они, гады, не открывают, – со злостью бросил ему зам.

На лестничной площадке возле двери кабинета уже толпились заинтригованные происходящим сотрудники, но Вадик, не обращая внимания на жесткий со всех сторон прессинг, продолжал упорно отмалчиваться и вглядываться в окуляр микроскопа.

И все же в какой-то момент он, не выдержав напряжения, устало откинулся на спинку стула, поднял руки и признался отцу в своем поражении, на что восстановивший силы Ланцов предложил ему повторить опыт, но Вадик, махнув рукой, от этого отказался. А когда через пару минут за дверью послышался голос Антонова, поднялся из-за стола и со словами: «Пора самому сдаваться» пошел ему открывать.