Парниша, открой дверь !

На рынке я расположился между занюханной бабой, торгующей петуховской мутней, и замухрышечным мужичком, выложившим на земле аккуратный рядок чадовичных брайдеров. Здесь же стояла импозантная клетка с нахохлившимся на жердочке ново-зеленским дроздом.

– Почем брайдеры?
– подскочила к замухрышечному мужичку нафуфыренная, вся из себя телка. Мужичок ответить не успел.

– Трасцендентность энтропийного фактора не соответствует калорийности сублимата, - хрипло изрек ново-зеленекий дрозд.

Телка округлила глаза и испарилась.

– Удавлю!

– плаксиво простонал мужичок. Ново-зеленский дрозд лишь покосился на него, и мужичок затравленно втянул голову в плечи.

– Под игрока - с семака, - назидательно изрекла птица.
– А ты - шестерка!

Не успел я выставить на землю свои каминные часы, как возле них нарисовался деловой кент.

– Идут?
– спросил он.

– Уши мой по утрам, - отрезал я, и Кент нагнулся к часам, прислушался.

– Идут, - констатировал он.
– Беру. Он подхватил часы под мышку и неторопливо зашагал прочь.

– Э!
– Крикнул я ему в спину.
– Глянь-ка сюда! И распахнул полу куртки.

Кент оглянулся и уделался. Вся деловитость из него вышла.

– П-премного извиняюсь, - дрожа хлебальником выдавил он, поставил часы на место и растворился.

Вальяжной походкой к часам подкатил пасший меня хмырь.

– На что махнем?
– предложил он.

Я окинул его взглядом. Одет добротно. Не мое отрепье, но и не вопящие шмотки расфуфыренной телки, ошалевшей от дурных денег. Солидная фирма за меня взялась.

– Гони стеганое одеяло и лады!

– Одеяло?
– Хмырь выпучил глаза.

– Стеганое, - подсказал я.

По его морде читалось, что такого обмена он не ожидал. Импортные шмотки, видеотехника - это пожалуйста. По нему видно. А вот наше ватное одеяло...

– А десять лимонов не устроят?
– предложил он. Часы хмырь почему-то хотел непременно.

– На фига они мне? Гони десять тысяч купюрами не более червонца и считай, что мы поладили. Хмырь обалдел.

– Ты чо, сдурел?
– взревел он.
– Я те не марроканские лимоны сую, а российские миллионы! Считать умеешь? Разницу между миллионом и тысячью усекаешь? Да счас буханка хлеба пол-лимона тянет!

– Как знаешь, - передернул я плечами.
– Мое дело - предложить.

– Да где ж я тебе столько макулатуры достану! Да еще червонцами?

– Слушай, - начал вскипать уже я, - ты мне надоел.

И сделал вид, что собираюсь расстегивать куртку. Хмыря сдуло ветром. Знает, стервец, что у меня там!

Замухрышечный мужичок заискивающе подергал мена за рукав.

– Часы на дрозда не махнешь?
– с безнадегой в голосе предложил он.
– С клеткой отдам...

Ново-зеленский дрозд насмешливо покосился на мужичка.

– А зачем?
– спросил я.

– Да ты чо? Это ж ново-зеленский дрозд! Говорить умеет... И умный, гад!

– Так что мне, суп из него варить, что ли?

– Не советую!
– взъерепенился дрозд.
– Суп из гадов ядовит. Несварение желудка гарантирую.

– Так ты еще некачественный товар предлагаешь?

– с издевкой подначил я мужичка.

– Удавлю, падла!
– бессильно заплакал мужичок. Видно засела птица у него в печенках покрепче цирроза.

Сквозь толпу ко мне протиснулся давешний хмырь с объемистым полиэтиленовым пакетом.

– Бери, - протянул он мне пакет.

В пакете было запечатано верблюжье одеяло с иранской лейбой. Новяк. Явно из гуманитарной помощи.

Я глянул на хмыря. Пот по его морде катился градом. Ишь, как приспичило!

"А ведь ты, хмырь, из старой государственной мафии", - внезапно понял я, сопоставив скорость с которой он обернулся, с качеством принесенного одеяла.

– Мне бы ватное, стеганое...
– недовольно скривился я, щупая одеяло. Хмыря перекосило.

– Да ты чо, мужик!
– завопил он.
– Стеганых счас днем с огнем не сыщешь! Вся вата на "тампаксы" идет!

Хмырь наткнулся на мой непреклонный взгляд, заткнулся и зашарил по карманам.

– На, подавись!

Он бросил на пакет ворох смятых червонцев, пятерок и трояков.

– Тыща сверху. Можешь не считать. Все мусорники облазил. Я пересчитал.

– Девятьсот девяносто восемь, - спокойно сказал я и уставился на хмыря нехорошим взглядом.

У хмыря перехватило горло. Он беззвучно захлопал хлебалом, будто его вот-вот должна хватить кондрашка. Прединфарктным движением он сорвал с руки "сейку" лимонов на пятьдесят и швырнул мне.

– Теперь хватит?
– прохрепел он как из реанимации.

– Курева добавь, - небрежно предложил я.

От хмыря пошел пар. Как в гипнотическом трансе он бросил мне начатую пачку "салема" и по собственной инициативе от щедрот души добавил мальборовскую зажигалку.

– А мутни петуховской вам не надо?
– впряглась с боку занюханная бабка.

Хмырь перевел на нее безумный взгляд и его затрясло.

– Ладно, - смилостивился я.
– По рукам, кореш, пока я не передумал.

Хмырь схватил в охапку каминные часы и бросился наутек.

– Держи!
– заорал ново-зеленский дрозд.
– Держи вор-р-ра!!!

– Хорошая птица, - похвалил я и воткнул между прутьями клетки таблетку антирада. Дрозд сховал таблетку за милую душу. Наш человек.

Небрежно рассовав по карманам деньги и упаковав одеяло в рюкзак, я с достоинством закурил "салем". Неплохо поторговал. Только нафига хмырю прямо позарез нужны мои часы? Можно подумать, что от них зависит его жизнь.

– Пока, собрат по разуму, - кивнул я ново-зеленскому дрозду и неспешно двинулся по рынку.

– Пакеда, дядя!
– хрипло бросила мне в спину птица.

Зажигалку я махнул на банку китайской тушонки и буханку хлеба. Затем задумчиво постоял возле небритого мужика в заскорузлой робе, торгующего ржавой пухлой воблой. Вспомнились золотые деньки, когда чуть ли не на каждом углу можно было попить бочкового пива.

Превратно истолковав мою задумчивость, мужик приосанился и заорал: