Парниша, открой дверь !
Шрифт:
– А кому воблу! Воблу вяленую! По дешевке! Налетай! Поллимона штука!
Он схватил одну воблу за хвост и хряснул ею о прилавок. Из пасти воблы вылетело с десяток опарышей.
– Ап-петитная! Ар-роматная! Сама в рот просится!
– Мужик, почем зря наживку разбрасываешь, - остудил я его.
– Игорь Викторович?
– сказал мне кто-то в ухо, - пивка не желаете?
Я оглянулся. Сбоку от меня стоял гладко выбритый парень, весь в "варенке", со спортивной сумкой через плечо. Он радушно улыбался, но в глубине его глаз засело, что-то такое, что роднило его с пасшим меня хмырем. Хмыреныш, одним словом.
– Почем?
– Что - почем?
– почти искренне изумился хмыре-ныш.
– Для вас, Игорь Викторович, на шару!
Давненько меня не величали по имени-отчеству. И пивом за так не потчевали. Я внимательно посмотрел в глаза хмыренышу. Голубые, заискивающие.
– Ну-ка, свистни, - предложил я. Хмыреныш растерялся.
– Что?
– Свистни говорю!
– свирепо приказал я и состроил зверскую морду.
Морда оказала действие. Хмыреныш послушно сложил губы гузкой и свистнул.
– Порядок, - оттаял я.
– Наливай.
– Минутку, - попросился хмыреныш, подскочил к продавцу воблой и, не торгуясь, приобрел пару рыбцов.
– Идемте, - предложил он.
Я не двинулся с места.
Хмыреныш сделал пару шагов и оглянулся.
– Что же вы, Игорь Викторович?
– Куда?
По морде хмыреныша мелькнула мимолетная тень.
– Игорь Викторович, ну не здесь же, - понял он меня.
– Хоть в трамвайчике посидим.
Трамвайчик стоял возле самого входа на рынок. Без колес, обшарпанный, с выбитыми стеклами и остатками пластиковых сидений. Когда-то здесь была трамвайная ветка. С отключением электричества рельсы разобрали, колеса сняли. Говорят, за бугром наш металл здорово идет - тонна за банку пива. А короб трамвая остался. По-моему, специально для таких случаев, как этот.
В хвосте вагончика сидели трое бомжей и квасили самогон.
– Брысь!
– мимоходом оповестил их о своем появлении хмыреныш, и бомжи испарились.
Хмыреныш поклал на сиденье воблу, поставил с десяток банок пива.
– Угощайтесь.
Я сел, вскрыл банку пива, но, поймав на себе внимательный взгляд хмыреныша, протянул банку ему.
– Отхлебни.
– Да что вы, Игорь Викторович!
– попробовал возмутится хмыреныш, но пиво отхлебнул.
– Достаточно, - мрачно кивнул я, залпом опорожнил надпитую банку и протянул руку за второй.
Только тогда хмыреныш сел и тоже откупорил банку.
– Игорь Викторович, а свистеть вы меня зачем заставляли?
– спросил он, как я понимаю, для завязки разговора.
– Проверял, не педик ли ты. Говорят, они свистеть не умеют.
Хмыреныш конфузливо захихикал.
– Воблой угощайтесь, - предложил он, а сам достал коробку козинцов, открыл и так это аккуратно отправил один козинец за щеку.
– Сам эту воблу жри, - мрачно буркнул я, запустил в коробку пятерню и бросил горсть козинцов себе в рот. Козинцы с пивом хороши! Правда, некоторые утверждают, что с Коньяком, но где он, тот коньяк? Стал такой же мифической жидкостью, что и амброзия...
– Откуда меня знаешь?
– спросил я между четвертой и пятой банками. На дурняк пиво шло неслабо.
– Читал ваши рассказы.
Вот те на! Я уж сам забыл, что когда-то пописывал и даже печатался. Когда бумага была. А сейчас и под воблу подстелить
нечего...– А я думаю, что пивом угощаешь? Понравилась моя писанина, что ли?
– Ага. А "Про зайчишек" ваше класс!
Я стрельнул в него глазами. А мог бы и из бластера.
Но я добрый, особенно под хмельком. Была у меня повестушка с таким названием. Но об этом названии знали только я и мой редактор. Да еще, наверное, в КГБ.
Им тогда по рангу положено было все знать, особенно о бумагомараках. По каким-то политическим мотивам мое название было отклонено, и, не притерпев более ни одного изменения в тексте, повестушка увидела свет под другим. Так что знать ее первое название хмыреныш не мог. Разве что имел отношение к почившему в бозе КГБ.
– Ладно.
– Я смял пальцами девятую банку.
– Пива я попил. Спасибо. Что нужно? Хмыреныш заерзал.
– Да что нужно... Пивом вот просто хотел угостить, известного писателя...
В животе у меня забурчало. То ли от наглой лести то ли пиво вступило противоречение с месячным эквивалентом синтет-пищи.
– Тогда пакеда, - махнул я рукой и встал. Хмыреныш засуетился. Просто так расставаться со мной явно не входило в его планы.
– Игорь Викторович, - заныл он у меня за спиной, - а у вас ничего нового не написано? Почитать не дадите? Я резко повернулся. Лясы точить с хмыренышем было не с руки - пиво окончательно рассорилось во мне с синтет-пищей.
– Написано, написано!
– гаркнул я ему в рожу.
– И накакано! Вот тебе мое чтиво!
Я выдернул из-под мышки бластер и саданул из него в сумку хмыреныша. Полсумки как языком слизнуло.
– Что вам, хмырям, от меня надо?!
– Я направил дуло бластера в лоб хмыреныша, и его морду будто кто враз оштукатурил.
– Чо меня пасете? Чо каминные часы скупаете, будто оглашенные?!
– Так они...
– затрясся хмыреныш, - ходят...
– На то и часы! Дерьмом не торгую!
– взбеленился я и сделал вид, что собираюсь пальнуть. Хмыреныш обделался.
– Так...
– механизмом в них... нет...
Ели-пали! У меня даже в животе на мгновение бурчать перестало. Кажется, там установилось шаткое временное перемирие.
– Пшел вон!
– гаркнул я, чувствую, что военные действия во мне вот-вот возобновятся.
И, пока хмыреныш во все лопатки улепетывал в сторону рынка, я галопом помчался к ближайшим развалинам.
Когда я просветленный и внутренне удовлетворенный вновь выбрался на улицу, то враз остолбенел. К развалинам приближалось пяток хмырей. Чапали они чуть ли не на цыпочках, рассыпавшись цепью, с пукалками наизготовку.
Мать их хмыриную! Я метнулся назад в развалины, и тотчас над головой, кроша штукатурку, прошлась автоматная очередь. Пугают, гады! Живьем хотят взять! Я наугад пальнул из бластера, но хмыри попались крутые, и их пукалки затявкали с методичностью отбойных молотков, заставив меня метнуться вглубь развалин. Чья-то тень шастнула от меня в сторону и исчезла под остатками лестничного пролета. Е-пэ-рэ-сэ-тэ! Живут они здесь. Совсем забыл, что развалины просто-таки кишат зомбирками! Днем они тихие, беззлобные, тише воды, ниже травы. Бродят себе по развалинам, как привидения, и шарахаются от любого звука. Зато ночью расходятся до без удержу, горланят блатные песни и пьют все, что течет - от изопропилового спирта, до сырой крови.