Партизанская богородица

Мало погодя стало заметно, что лодка приближается. С каждой минутой видимая се скорость увеличивалась, так же как увеличивались и размеры лодки. Теперь и Азат убедился, что в лодке нет никого, кроме гребца, который, сидя на корме, размашисто работал веслом на обе стороны.

Когда лодка поравнялась с укрывшимися за березками дозорными, Алеха поднялся и окликнул плывущего:

— Эй, на лодке! Поворачивай к берегу!

Гребец послушно повернул лодку поперек течения.

Алеха велел Григоряну наблюдать за обеими дорогами, а сам, захватив винтовку, побежал вниз по откосу навстречу пристающей к берегу лодке.

2

Курили все, и сизый дым не успевал уходить в настежь раскрытые окна.

В небогатой крестьянской избе заседал совет Приангарского партизанского отряда.

Командир отряда Бугров сидел за добела выскобленным столом в красном углу и окуривал едким самосадом и без того закопченного Николая угодника, чья медная риза тускло поблескивала в волнах дыма, ходивших под потолком.

В такой духоте у окна было бы способнее, но старшему начальнику подобало заглавное место.

Бугров был в заношенной полотняной рубахе, расстегнутой на все пуговицы. На белом ее фоне резко выделялась окладистая темная борода. Такие же темные и волнистые волосы были подстрижены коротко и очень неумело.

С другого конца стола сидел секретарь совета Брумис. Перед ним лежал лист бумаги. Брумис вел протокол.

Впрочем, пока на листе не было ни одной строки. Совет еще не принял решения. Мнения резко разошлись.

— Кого дожидаться! — возбужденно выкрикнул Петруха Перфильев. — Сиднем сидеть можно и дома, возля бабы! — тут он вспомнил, как в ночь перед уходом из родного села побил жену, вымещая на ней злобу против опозорившего ее фельдфебеля, увидел ее провалившиеся от горя глаза и, уже не помня себя, подошел к столу и грохнул кулаком по лежащему перед Брумисом чистому листу бумаги, так что подпрыгнула стоявшая рядом ученическая чернилка.

— Развели канцелярию! Бить их надо, гадов! Часу жизни не давать! А мы разговорами себя тешим. Чего уставился, командир! Ждешь, пока сами, не споря, уйдем? Сиди тогда в обнимку со своим писарем!

Бугров смотрел невозмутимо, как будто обидные слова относились не к нему, а к кому-то постороннему, положение и авторитет которого ему — начальнику партизанского отряда Бугрову — были глубоко безразличны.

Илья Федосеевич Голованов, сидевший на лавке возле двери, нахмурился. Он тоже высказался за немедленное выступление, но не одобрял Петрухиной дерзости. Непорядок — на командира лаять.

— Сядь! Ты не на базаре! — строго сказал Брумис, убирая Петрухину руку с листа бумаги. — Чего раскричался? Ты за советскую власть? А мы все против? Ты пойми: у Малаева солдат вдвое больше. И пулеметы. И патронов не по пятку на винтовку...

— Зубами горло порвем! — прохрипел Петруха.

— Голову сложить и дурак может! А надо бить наверняка! Предлагаю послать в штаб Шиткинского фронта, просить подкрепления.

— Подмога не помеха, — веско вставил Голованов, — только пока шиткинцы подойдут, считай неделя, а то и все десять ден. Малаев — он тоже ждать не будет.

— А что ему делать? — возразил Брумис. — Давайте, товарищи, не будем горячку пороть. Рассудим спокойно. Если бы Малаев за собой силу знал, давно бы ударил. Три дня, как он Перфильево занял. Сидит, затаился. А до этого нигде даже дневки не делал. Ходом шел. Почему он нас не тревожит?..

— Тебя боится, — зло бросил Петруха.

— Меня, пожалуй, и не боится, а меня, тебя и всех нас — очень даже боится! Как ему нас не бояться? Каратель привык безоружных пороть и расстреливать, а в бой идти нет у него охоты. Ты сам и рассуди: за что он на смерть пойдет? За Колчака? Нужен Колчак ему, как заднице чирей...

— Ты ишо уговоришь меня, что они за советскую власть, — съязвил Петруха.

— Нет, дорогой товарищ, — серьезно и твердо сказал Брумис, — вся эта свора — лютые враги советской власти. Власть рабочих и крестьян — это мир и порядок, а им надо, чтобы войне и разрухе конца не было, чтобы можно было безнаказанно грабить, пороть и насильничать...

Денис Ширков, помощник Бугрова, — его в отряде именуют начальником штаба, — худощавый, болезненного вида человек в выцветшей солдатской гимнастерке, хмурится, покусывая кончики жидких усиков мочального цвета, и смотрит на Бугрова: пора кончать разговорчики и принимать решение.

Но Бугров не торопится обрывать спорящих: говорят о деле.

Брумиса снова перебивает Петруха Перфильев.

— Ты, конечно, человек партейный, лучше нашего все понимаешь. Одно не возьму в толк, когда же им полный укорот будет?

— Сколько у вас в деревне мужчин? — в упор спросил Брумис.

Петруха удивлен неожиданным вопросом.

— Однако, до сотни будет.

— А во всей волости? — продолжал допытываться Брумис.

— Откудова мне знать... Поди, вся тыща наберется.

— Скостим половину на престарелых, больных, искалеченных. Сколько останется? Пятьсот?

— А в отряде у нас крестьян вашей волости шестьдесят четыре человека. Остальные, видать, еще злости не накопили. Когда накопят и возьмутся, как ты, за оружие, тогда всем карателям и самому Колчаку — конец.

Петруха сплюнул и зло выматерился.

— Долго ждать!

— Не долго. К нам каждый день идут, а к Малаеву?..

Петруха снова хочет что-то возразить, но на пороге открытой двери появляется потный и запыхавшийся Азат Григорян. Пропускает вперед пожилого сутулого мужика в длинной до колен рубахе, подпоясанной сыромятным ремешком, и, вытянувшись в струнку, рапортует:

— Товарищ командир! Доставил задержанного. Разрешите вернуться в дозор?

— Погоди! — говорит Бугров. — Где задержали?

— Ково задержали? — сердито говорит мужик. — Из Перфильева я, с пакетом. Который тут начальник Бугров?

— Я Бугров.

Он встает, и теперь видно, какого он великолепного роста. Голова его приходится вровень с ликом Николая угодника, примостившегося на божнице под самым потолком избенки.

Мужик не спеша достает из-за пазухи завернутый в тряпицу пакет. Тряпицу прячет в карман штанов, пакет подает Бугрову.

— Можно идти? — напоминает Азат.

Ему, конечно, любопытно узнать, что за пакет. Но Алеха сказал, не задерживаться. Да он и сам понимает: может, этот посыльный с письмом только для отвода глаз.

— Иди, товарищ Григорян! — говорит Бугров. Передает пакет Брумису. — Читай, что там?

Брумис быстро пробегает глазами рукописный текст, говорит взволнованно:

— Товарищи, слушайте! — И читает громко, торжественно: — «Товарищу военному комиссару и начальнику отряда Красной Армии Приангарского края. Сообщаю, что село Перфильево взято мною и моими товарищами, восставшими против Сибирского контрреволюционного правительства и перешедшими на сторону Советской власти. Прошу немедленно прибыть в село Перфильево. Со мной сорок один человек. Жду вас. Привет всем товарищам вашим». Подписано: «Временно исполняющий должность начальника отряда Красной Армии военный комиссар Вепрев».