Партизанская богородица

— Ах, мать твою!.. — в буйном восторге кричит Петруха Перфильев. — Теперь и Рубцов от нас не уйдет!

Брумис с веселой улыбкой хлопает Петруху по плечу.

— А ты торопился!

Но Бугров по-прежнему сосредоточенно невозмутим.

— Весной так же вот позвали нас в гости на станцию Тайшет. Изо всего отряда нашего четверо живыми ушли, — жестко говорит он. И строго спрашивает мужика: — Кто тебе пакет дал?

Мужик заметно обескуражен.

— Это начальник, стало быть, ихний... как тут прописано, Вепрев, стало быть. Отдал, значит, пакет и велел сказать, что мы, это они, то есть, офицера убили и перешли, стало быть, в Красную Армию...

— Ты сам видел убитого офицера? — все так же строго спрашивает Бугров.

Мужик поспешно мотает головой.

— Не видал. Говорили, мертвяков всех в воду покидали, — поясняет: — На высоком яру у нас село, возля самой реки... Однако, с вечера стреляли. Это я сам слышал.

— Кто стрелял? В кого?

— Не знаю. Нешто пойдешь спрашивать?.. Тем рад, что не тебя стреляли. По нонешним временам дела такие, вечером ляжешь живой, утром проснешься мертвый.

— Перфильев! — приказывает Бугров Петрухе. — Скажи часовому, чтобы присмотрел за ним.

Мужик встревожен.

— Товарищи командиры! Да вить я...

— Шагай, шагай, отец, — говорит Петруха. — Разберемся. Не виноват — не тронут.

Когда Петруха возвращается в избу, Бугров говорит, обращаясь сразу ко всем.

— Теперь надо решать.

— Ежели не мешкать, засветло дойдем в Перфильеву, — быстро отвечает Петруха.

Для него вопрос решен.

Денис Ширков, поджав тонкие губы, качает головой:

— Темное дело.

— Всем отрядом нельзя, — спокойно, но веско произносит Голованов. — Не разведав броду, не суйся в воду.

— Правильно, Иван Федосеевич, — подтверждает Бугров. — Пошлем в разведку. Двоих будет достаточно.

— Парламентеров, — уточняет Ширков. — Посмотрят на этого Вепрева, чем он дышит, и договорятся о встрече отрядов.

— Ловко у вас получается! — возмущается Петруха. — Всем отрядом боязно, а двоим можно. Это значит, волку в зубы! Кто же это пойдет?

— Я пойду, — говорит Брумис.

Пристально смотрит на Петруху и добавляет:

— И ты!

Петруха смотрит на него исподлобья.

— Разве твоя и моя жизнь дороже, чем жизни сотни товарищей! — говорит Брумис.

— Эх, язви твою душу! Против тебя рази выспоришь!..

— Других предложений нет? — спрашивает Бугров. — Пиши себе мандат, Владимир Яныч!

Петруха достает из кармана штанов круглую гранату-лимонку, подбрасывает на ладони.

— Еще бы парочку. Случаем, неустойка — всех к богу в рай!

— Оружие не берем, — говорит Брумис. — Не за тем идем.

Отстегивает кобуру нагана и кладет на стол.

— Точно, — подтверждает Бугров. — Оружие оставить!

Брумиса и Петруху провожает весь отряд.

Мужик, доставивший пакет, первым ступает в лодку.

— Грести-то кто может из вас?

— Не лыком шиты, — отвечает Петруха.

Мужик берет весло и садится в корму. Петруха садится в греби. Брумису остается место в носу лодки.

Загруженную лодку не стронуть с места.

Бородатый партизан, стоящий ближе всех, подходит, берется за нос.

Заметив на руке Брумиса подаренные Вагановым часы, говорит:

— Ты, друг, может, и не вернешься. Оставь нам часы.

— Где у тебя совесть! — попрекает Петруха.

Но Брумис, промедлив всего одно мгновение, — дорогой подарок, память о товарище! — снимает часы, отдает бородатому.

— Он прав, — говорит Брумис Петрухе, — в отряде часы нужны.

Петруха гребет размашисто и сильно. С каждым ударом весел лодка рывком подается вперед.

— Греби не сломай! — остерегает мужик.

Он ведет лодку впритирку к берегу, здесь течение много слабее. Скоро люди, стоящие на берегу, сливаются в одно серое пятно, а затем и совсем скрываются, заслоненные изгибом берега.

— Эх, навались! — командует сам себе Петруха. — Может, последний раз довелось пробежать по матушке Ангаре...

Об этом же думает и Брумис.

— Ты Вепрева самого видел? — спрашивает он мужика.

— Самолично мне пакет вручал.

— Как он с виду?

— Фасонистый мужик. Росту хорошего и с лица чистый.

— Не про то. Нам с ним не целоваться. Верить-то ему можно, что он за Советскую власть?

— А кто ж его знает? — малость подумав, отвечает мужик, — На лбу не написано, чо у него в мыслях.

И этот неопределенный ответ почему-то успокаивает Брумиса.

3

— Мы пурламетеры! — гордо заявил Вепреву Петруха Перфильев.

— Парламентеры, — догадался Вепрев и весело, раскатисто расхохотался. — Эта должность вроде теперь ни к чему. — И пояснил: — Парламентеров посылает одна воюющая сторона к другой. А мы друг с другом воевать не собираемся. Мы не враги, а друзья!

— Давно ли подружились... — проворчал Петруха.

Его задело, что этот подтянутый и, как ему показалось, щеголеватый офицер, едва успевший спороть погоны, уже подсмеивается над ним — красным партизаном.

— Он прав, — урезонивая ощетинившегося Петруху, спокойно сказал Брумис и показал на красный флаг, укрепленный на коньке избы. — Кто под красным знаменем, все наши друзья.

— Вот я и говорю, давно ли! — упорствовал Петруха.

— Не пойми, друг, что допрашиваю, — сказал Вепрев Петрухе, — но хочу спросить: ты сам давно в партизанах?

— Да уж как-нибудь поболе твово! — все так же недружелюбно отрезал Петруха.

Вепрев улыбнулся.

— Вряд ли. — И уже серьезно, с достоинством: — я в Красной Армии с февраля восемнадцатого, а в партии большевиков с августа тысяча девятьсот семнадцатого года.

Петруха был озадачен.

— Как же ты в каратели подался?

Вепрев снова улыбнулся.

— Разве плохо?

И тогда Петруха понял.

— Ах, язви твою душу! — закричал он и кинулся обнимать Вепрева.

Вошли в избу, сели за стол.

По одну сторону Брумис и Петруха, по другую — Вепрев и его помощник Трофим Бороздин.

Брумис предъявил мандат.

— С печатью! — удивился Вепрев и, поднеся к глазам листок, прочел: — Военно-революционный штаб фронта Приангарского края. Здорово!