Партизанская искра

— Неужели вы не знаете, что Красная Армия не сдается? — прозвучал из бака ответ капитана Зеленова и, вместе со словами, через борт бака полетели гранаты. На новое предложение о сдаче вместе с новой порцией гранат до немцев долетел ответ политрука Шульгина: — Красная Армия не сдается!

Огневой налет разнес железо бака в клочья, обрушил кирпичную кладку. Погиб Шульгин. Но на новое предложение о сдаче последовал ответ:

— Советского человека в плен не возьмешь.

Новые и новые атаки были отбиты автоматным огнем. Немцы подожгли бак. Пламя уже лизало железо бака, и тогда из глубины его послышалось пение. Обреченные на смерть пели „Интернационал“».

В аппарате зашипело и смолкло.

— Вот как дерутся наши, — тихо промолвил Дмитрий после некоторого молчания.

— Красная Армия не сдается, а эти тут пишут, что немцы скоро возьмут Москву, что русские сдаются без боя и не хотят воевать.

— Не видать им Москвы!

— Ясно, что фашисты не победят, — говорил Дмитрий, помогая Михаилу маскировать приёмник.

— Береги, Миша, его.

— Как зеницу ока буду беречь, Парфень, — ответил Миша и засмеялся, — теперь мне придется каждый раз самому лазить в погреб, маму обманывать.

— Это не считается обманом.

Товарищи расходились по домам, переполненные сознанием того, что одержана еще одна победа. И верилось, что это облегчит им сложный и трудный путь борьбы.

По дороге домой Парфентий думал о том, как обрадуется учитель, когда узнает о приёмнике. Он, наверное, скажет: «Молодцы, хлопцы, я всегда надеялся на вас».

— Она тоже обрадуется, — вслух подумал Парфентий, вспомнив о Поле, и улыбнулся.

Глава 7 АГРОНОМ

Таяли последние снега. По склонам холмов к балкам и низинам бежали запоздалые, желтые ручейки. Земля стряхнув с себя тяжелый покров снега, теперь свободно дышала, дымилась ароматными испарениями.

Был конец марта. В Крымку входила ласковая, южная весна. Правда, утрами по лужам, в колеях дорог еще сверкал прозрачный, в белых пузырьках ледок. На оттаявших соломинках и камышинках искрился мохнатый иней. Но стоило солнцу выглянуть из-за леса и чуть приподняться, как сейчас же распустится прихваченная заморозками земля, хрупкий ледок на лужицах растает и весело заискрится рябью, будто улыбается, собрав вокруг голубых глаз мелкие морщинки. Гулко и дружно застучит, падая с крыш, грузная капель. Оживятся, зачирикают возле хат и сараев проворные воробьиные стайки, захлопают крыльями петухи. Легкий ветерок принесет от реки запах весенней прели. В лесу, за речкой по целым дням стоит неумолчный грачиный гомон.

В такие, напоенные вешним солнцем дни, возле хат можно видеть сельских стариков. Они сидят неподвижно, вперив грустные взоры в родную даль степи. И мучительные думы гнетут седые головы этих хозяев земли. Кто же в эту весну пройдется по колхозным пашням, хозяйской поступью, хозяйским оком окинет их, кто заронит семя в кормилицу-землю и для кого золотой летней порой будут вызревать хлеба? Кто соберет обильную жатву? Неужели не они? Неужели их, хозяев земли, теперь обратят в батраков подневольных? Нет, быть того не может, мысль не мирится с этим.

Взоры стариков обращаются туда, на восток, где идут тяжелые испытания. Теплый ветер веет с востока, теребит седые волосы, разглаживает морщины на лицах. И кажется старикам, что ветер этот приносит им сокровенные слова:

«Верьте, родные! Скоро, скоро я принесу вам на крыльях своих отнятое врагами ваше счастье!»

Николенко получил от претора Благау письмо с предложением приехать немедленно в Голту по весьма важному и неотложному делу.

Претор принял агронома крымской опытной огороднической фермы вне очереди, запросто и без церемоний.

— Прошу садиться, домнул Николенко. Курите, — он помолчал, делая вид, что любуется агрономом. — мне много хорошего говорил о вас домнул префект. Он влюблен в вас и в вашу работу. Это очень похвально. Приятно, что русские люди понимают, с кем им лучше, с нами или же с большевиками. Я надеюсь, домнул Николенко, ваш выбор оправдает себя.

— Я также, домнул претор.

— Я слыхал, что ферма, которой вам поручено руководить, приведена в порядок.

— Мне трудно сказать. Вы сами изволили видеть, домнул претор.

— То, что я видел, это само собой. А то, что вы там задумали, заслуживает особой похвалы. Мне подполковник все уши прожужжал. Он прямо говорит, что в Крымке живет преобразователь огородного дела.

У польщённого агронома от удовольствия покраснели уши.

— Как могу стараюсь, домнул претор. Пока еще особенно нечем похвалиться. Помещение я, правда, подготовил хорошо. Мне удалось собрать несколько хороших местных сортов семян — огородных и бахчевых. Но этого недостаточно, чтобы развернуть дело гораздо шире. Я приложу все усилия, чтобы обеспечить ферму высокосортными семенами.

— Здесь вам, домнул Николенко, предоставляется полная свобода действий. Вы лучше меня знаете возможности почвы вашего, то-есть нашего района, — поправился он. — Нам нужно, чтобы крымская опытная огородническая ферма дала в этом году в изобилии прекрасных семян для румынских имений. Вам, домнул агроном, выпадает честь стать здесь, в Транснистрии, начинателем большого и важного дела для Румынии.

— Я очень рад, домнул претор. Постараюсь оправдать ваше доверие.

— У нас в Румынии огородные и бахчевые хороши, слов нет, но русские, надо признать, лучше. Например, таких помидоров, как у вас, наши огородники еще не умеют выращивать. Также и бахчевые. Ваши арбузы и дыни сочнее и сахаристее.

— Беда только в том, домнул претор, что все эти сорта культивировались на Кубани, у нас их сейчас нет.

— А вы до войны не пытались их культивировать здесь, на наших землях?

Николенко наклонился над столом.

— Скажу по совести. Такие семена к нам в Одесскую область присылали перед войной, и в некоторых-районах эти сорта разводились. Но я не хотел.

— Почему?

— Не был заинтересован. Не по душе мне были колхозы, и я всячески противился.

Райземотдел предложил мне все-таки сделать это. Я вынужден был согласиться, и сделал так, что кубанские сорта в Крымке не привились.

Николенко дал понять претору, что причины, почему не взошли семена, он не будет объяснять, так как она им понятна.

Претор Благау засмеялся, откинувшись на спинку стула. Он был доволен и с удовлетворением отметил про себя, что этот русский агроном со всеми потрохами перекочевал к ним.

— А теперь эти бахчевые и огородные привились бы у вас в Крымке? — загадочно улыбаясь, спросил Благау.

— Теперь? Без сомнения, домнул претор. Земля у нас хорошая. Я знаю участки, где почва особенно подходящая для бахчей и огородов.