Партизанская искра
Шрифт:
Будто в действительности видел он лесную дорогу, по которой движется румынский обоз, нагруженный продовольствием и обмундированием. А вот за деревьями замерли в засаде сильные, отважные люди — партизаны. Вот первая повозка ползет, приближается, вот уже видны лица врагов. Первая повозка совсем близко, она поравнялась с залегшими в укрытии партизанами. Мгновение — и граната, описав в воздухе дугу, шлепается перед самыми мордами лошадей. Страшный грохот взрыва, треск разлетающейся в щепки повозки поглощают собою крики людей. Вторая граната падает следом у хвостовой повозки. Из повозок выпрыгивают орущие, объятые страхом солдаты, и тут же падают, скошенные пулеметными очередями.
…Партизаны уходят в лес. Все дальше и дальше. Тише становится грохот за спиной и, наконец, смолкает совсем. Мише начинает казаться, что это он идет вместе со своими товарищами лесной чащобой. Деревья тихо шумят над головой. Это первая битва, первая огромная удача. Неважно, что ее добились не они. Сегодня — в Савранских лесах, завтра — здесь, в Крымке. Это начало большой борьбы, больших побед. Миша стал перебирать в уме членов организации, это были все школьные товарищи, которых он хорошо знал с детства. Но сейчас он особо взвешивает каждого, подойдет ли? Будучи сам отчаянно смелым, Михаил хотел и друзей подобрать таких, чтобы могли пойти на любую опасность без колебаний и страха. Но кроме смелости, диверсионная работа еще требовала большой физической силы и ловкости. Мало ли что может случиться в бою! Бывает, что часто партизанам приходится проводить бой без шума, без выстрела, в полной тишине. В молниеносной схватке потребуется задушить врага или перекусить ему горло.
«Андрей Бурятинский подойдет: он находчивый, смелый и ловкий. Кто же еще? Ваня Беличков… смелый хлопец, но малосилен. Нужно посоветоваться с Парфентием».
Бабушка Федора тоже не спала в эту ночь. Она лежала в кухне и в чуть приоткрытую дверь слышала, как внучка в хате то шепчется с Мишей Клименюком, то вдруг замолчат оба на некоторое время с тем чтобы снова шептаться или спорить о чем-то.
Три раза поднималась бабушка, чтобы заставить этих неугомонных разойтись. Но ничто не помогало. Поднялась в четвертый раз.
— Как вы завтра па работу встанете? — сокрушенно спросила она.
— А ты меня разбудишь, бабуся, — ответила Соня.
Бабушка только вздохнула и ушла к себе.
Уж за полночь, а Миша с Соней бодрствуют. Ну какой тут сон, если такое важное дело поручено — написать полсотни листовок. Скрипят перья, стучат о дно чернильницы.
— Сколько у тебя? — шопотом спрашивает Миша.
Соня считает:
— Двадцать семь.
— А у меня… сейчас скажу… двадцать одна, — смущенно говорит Миша.
— Итого сорок восемь, еще по одной и — конец. Они заканчивают писать и снова шопот:
— Десять в Катеринке, десять в Крымке, пять в Петровке, десять в Каменную Балку Наде, пять в Кумары, десять в Ново-Андреевку Даше Дьяченко.
— Хорошо, — шепчет Соня, и оба на цыпочках, чтобы не потревожить бабушку, выходят из дому.
Осторожно крадутся юноша с девушкой по садам, огородам Катеринки, Петровки, затем Крымки. Чутко прислушиваются к каждому звуку, ловят каждый шорох. А шорохов, как на грех, так много. И под утро усталые, но счастливые, прощаются.
— До завтра.
— Нет уж, до сегодня, — улыбаясь поправляет Миша.
Глава 18
ПОЕДИНОК
Утром люди прочли на столбах и дверях листовки, написанные чернилами по-печатному:
«Ко всем советским людям Одесщины!
Фашисты распространяют слухи о том, что в савранскпх лесах появились бандитские шайки, которые грабят местное население. Не верьте, это ложь!
Фашисты называют грабителями людей, которые не
хотят им покориться и борются против нихОни хотят вас заставить предавать партизан. Но они знают, что люди, которые борются там, в Саврани, за Родину, — не бандиты, а ваши сыновья, отцы, братья.
Подлые захватчики пришли к нам и хотят отнять все, а нас сделать батраками.
Но этого не будет. Скоро настанет конец фашистскому панству на Украине.
Помогайте партизанам! Смерть изменникам! Смерть фашистам!
Жители Крымки и окрестных сел еще не видели такого переполоха, такого смятения в крымской жандармерии. С самого раннего утра вся полиция была поставлена на ноги. Главное — к полудню выяснилось, что такие же листовки были расклеены в Катеринке, Петровке, Каменной Балке, Кумарах, Ново-Андреевке.
Чуть свет локотенент Анушку ускакал в Первомайск и вернулся оттуда с отрядом жандармов.
Бегали, рыскали по селу жандармы, но напасть на след не удавалось. Толпою ходили они по хатам в сопровождении местных полицейских, спрашивали жителей, — не видели ли накануне вечером или ночью чужих людей на селе. Жандармы и полицаи не на шутку перетрусили, они суетились, но принимать какие-либо жесткие меры побаивались. Ведь получалось, что где-то рядом действуют партизаны, и кто знает, в какую минуту и из-за какого угла стережет их зоркий глаз мстителя.
Семен Романенко, почти ни с кем на селе не здоровавшийся, сегодня почтительно раскланивался крымчанами.
Хлопцы смеялись, видя такое «уважение» к себе со стороны начальника полиции, и говорили:
— Из «бульдога» культура аж прет.
— Прижали хвосты полицаи.
— За шкуру свою трясутся.
— Как не трястись, расплачиваться придется.
Целый день жандармы ходили по хатам, кричали, обвиняли жителей в укрывательстве партизан, угрожали расправой.
Под вечер в хату Гречаных вошел локотенент Анушку в сопровождении Семена Романенко и четырех жандармов.
— Доброго здоровьичка! Гостей вам привел, — проскрипел Романенко.
— Милости просим, — тихо отозвалась Лукия Кондратьевна.
Карп Данилович сидел на лавке у стола и курил, искоса поглядывая па вошедших.
Начальник жандармерии прошел на середину хаты и остановился. В хате стало тихо.
Локотенент Анушку не спеша обвел взглядом стены, смерил с ног до головы хозяина, хозяйку и, наконец, вонзил свой взгляд в угол, где Парфентий с Мишей Клименюком играли в шашки.
Офицер подошел к ним, некоторое время наблюдал за игрой, затем спросил:
— Ты Парфентий Гречаный?
— Парфентий Гречаный.
— Ах, это тот, что не хотел тогда пилить рощу? — спросил офицер у начальника полиции.
— Он самый, — поддакнул Романенко.
— Теперь помню. Это тебя тогда немножко? — весело протянул он, жестом показывая, как секут.
— Да, меня.
— А это кто?
— Это мой товарищ Миша Клименюк из Катеринки.
— Друг?
— Да, друг.
— Так, так.
Офицер, видимо, нарочно медлил. В хате стояла настороженная тишина.
— Скажи мне, Гречаный, — произнес офицер, — к тебе часто ходят твои товарищи.
— Ходят.
— Зачем?
— Я не понимаю вопроса.
— Понимаешь, но притворяешься. Я спрашиваю, зачем к тебе ходят товарищи и что вы делаете, когда собираетесь вместе?
Парфентий пожал плечами и, обдумывая ответ, стал складывать шашки на доске в стопку.
— Встань! С тобой разговаривает румынский офицер!
Парфентнй привстал.
— Ну?
— Ко мне приходят мои школьные товарищи, — сказал он, глядя мимо офицера в окно.