Партизанская искра

Некоторое время Моргуненко шел по дороге, затем свернул с нее подальше и пошел прямиком по затвердевшему снегу. По насту шуршала ослабевшая поземка. Учитель шел с мыслями о тех, кого он должен вырвать из рук палачей. На душе у него было нелегко. Ведь это он создал организацию, вселил в душу юношей и девушек, своих учеников, чувство великого долга перед Родиной, ненависть к врагам, жажду борьбы и непоколебимую веру в победу. Учителю было больно и страшно от мысли, что созданную им «Партизанскую искру» враги пытаются задушить, а юношей и девушек — славных сынов и дочерей Родины — замучить.

Глава 13 ДЕНЬ И ВЕЧЕР

Мысль о большой важности дела, которое было ему поручено, не покидало Василька ни на минуту и настойчиво побуждала торопиться. Он то шел поспешными мелкими шажками, то, сам не замечая как, переходил на бег и бежал до тех пор, пока не начинало колоть в боку и не перехватывало дыхания. Тогда он короткое время шел шагом и, дав сердцу успокоиться, снова бежал.

Временами мальчика поглощали думы о том, как и с чего он начнет выполнять поручение. Первым делом ой зайдет к деду Григорию Клименко, так ему было сказано. Василек не раз, бродя по селу с сумой нищего, заходил в маленькую хатенку бывшего колхозного кузнеца, где жила семья Владимира Степановича. И всегда этот добрый старик с суровым на вид лицом радушно встречал нищего-сиротку. Часто, оставив мальчика у себя, дед Григорий уходил и возвращался с нужными вестями. Слова «дед Григорий поможет» или «узнай у деда Григория» были для Василька привычными словами.

Когда уставший, но бодрый Василек входил в Крымку, было уже совсем темно. После метели мороз заметно покрепчал, и воздух был чист и свеж.

Василек свернул с дороги и прямиком зашагал к крайней, занесенной снегом хате.

Погруженное в темноту стояло село. Над крышами хат вились белые дымки. Причудливо клубясь, они лениво восходили к небу и таяли в вечернем морозном воздухе.

Перед хатой деда Григория Василек остановился. Внимательно огляделся вокруг. Он знал, что за этой хатой жандармами уже давно учрежден негласный надзор. А сегодня нужно было быть особенно осторожным. Но он, Василек, не боится. Он умеет обманывать этих тупоголовых жандармов. Он сейчас смело войдет и попросит милостыню. Это пока не запрещается. Много теперь бродит нищих по селам, много обездоленных детей просят милостыню, не он один.

Василек нахлобучил на вспотевший лоб шапку-ушанку, поправил сбившуюся сумку на плече и, сгорбившись, приняв вид нищего-сиротки, тихонько постучал в дверь.

Ответа не было.

Постучал вторично.

Никто не шел.

— Может, и деда Григория тоже… — шевельнулась тревога. Он припал к двери ухом и долго слушал. Внутри хаты было тихо. Тогда он решительно заколотил в дверь.

Не сразу звякнула щеколда, и в приоткрытой двери показался дед Григорий.

— Подайте, христа ради, хлебушка кусочек или картошечку, — жалобно попросил Василек.

Узнав мальчика, старик улыбнулся. Это была улыбка убитого горем человека, к которому внезапно явилось утешение. Появление Василька в эту минуту было для деда Григория большой радостью. Как хорошо знал он, что этот маленький странник являлся той нитью, которая связывала его, деда Григория, с людьми, руководящими борьбой. И он, семидесятилетний старик, горячо, всем сердцем был слит с ними и шел на эту борьбу.

Старик, оглядев улицу, тихо сказал:

— Зайди, хлопчику, обогрейся.

В кухне было жарко натоплено. На большом горбатом сундуке, служившем столом, дымилась небольшая стопка горячих коржей.

— Снимай шапку, садись, — радушно промолвил хозяин.

Василек плюхнулся на скамейку. Руки и ноги его дрожали от усталости.

Дед Григорий налил в кружку молока.

— Повечеряй. Проголодался, наверное, дорога длинная, — сказал он, подавая Васильку горячий корж и кружку с молоком. — Это я для них испек. Может, удастся передать. — Он глубоко вздохнул и, поглядев на мальчика добрыми глазами, тихо произнес: — А Александру Ильиничну с матерью схватили жандармы. И остались мы с внучкой вдвоем, — кивнул он на печь, где спала Леночка. Пока Василек ел поджаренный корж, запивая молоком, дед Григорий молчал. Он то и дело прислушивался, вставая с места, в беспокойно глядел на улицу в окошко.

— Шныряют жандармы и полицаи по хатам. У меня сегодня три раза были. Ты давно в Крымке? — спросил дед Григорий.

— Только что. Прямо к вам.

— А про горе наше еще не слыхал?

— Слыхал.

— Стало быть, там уже знают? — оживился старик.

— Знают, только не все. Меня и послали сюда, чтобы все узнать. Сказали, что вы поможете.

— Так и сказали: «Дед Григорий поможет»?

— Да. Они надеются на вас, — подтвердил Василек.

Старик улыбнулся. В его глазах мелькнули гордые искорки. Видно было, как он ценил это доверие к себе.

— Страшенная беда получилась, хлопче. Всех похватали проклятые жандармы. Говорят, список нашли у Мити Попика при обыске. Сашка Брижатый, поганец, выдал.

Дед Григорий рассказал Васильку все, что удалось ему узнать за это время.

— Парфентий с отцом скрылись. Так они, жандармы, Лукию Кондратьевну с девчушкой арестовали. Юрко Осадченко и Митя Попик ушли, а остальных всех похватали. А теперь вот и не знаю, что с ними будет.

— Дедушка, а вы не слыхали, куда их отсюда погонят? — спросил Василек.

— Кто их знает, держат пока в камере. Никого к жандармерии близко не подпускают. Но мне один полицай сказал, будто их в Голту собираются отправить.

Василек встрепенулся. Это было его главной задачей — узнать, куда и когда погонят из Крымки арестованных.

— А когда собираются отправлять, не слыхали?

— Про это не слыхал. Разве они скажут? Ведь они тоже, хотя и зверствуют тут, а осторожность соблюдают, боятся, как бы партизаны по дороге не налетели.

— А это, дедушка, самое главное. Мне так и сказали — узнать, когда погонят арестованных. И про конвой тоже.

При этих словах дед насторожился. Он сам, не спрашивая мальчика, понял, для чего в Саврани понадобились эти подробности. Его седые брови живо задвигались. Он взволнованно затоптался по маленькой кухне. Потом подошел к Васильку и прижал его к своей груди.

— Ты говоришь, там хотят знать про конвой?

Мальчик закивал головой.

— Вот оно что! Дорогие мои, золотые! Хотят свободу вернуть соколятам нашим! Мы узнаем с тобой, Василек. Ах вы, сынки мои родные! Сердце у вас горячее, крылья орлиные. Спасти хлопчиков наших хотят, не дадут, значит, супостатам мучить да издеваться над ними. Брешут, поганые, жива Советская власть, — приговаривал дед Григорий, торопливо надевая полушубок.

Василек поднялся, одел шапку, собираясь идти.

— Нет, хлопчик, ты останешься тут. — Старик заглянул на печь и полушопотом произнес: — С девчушкой посиди. Спит она, а проснется — молочка ей дай, скажи, мол, дед скоро придет.

Дед Григорий оделся и положил за пазуху несколько коржей. «Нет уж, не дадим вас в обиду, детки. Жить — вам на погибель злодеям, на счастье всем людям добрым. Иди, Григорий, все узнай, покажи, какой он есть, колхозный кузнец Григорий Клименко, знатный человек, района».