Партизаны Е.И.В.
Шрифт:
– Чего это они?
– Войну мне объявили.
– Нести вторую бутыль?
– Пожалуй, две...
Где-то перед рассветом скрипнула дверь спальни, и сидевший на кровати Аполлон Фридрихович повернул голову. Супруга...
– Чему обязан столь позднему визиту?
Как и водится в приличных семьях, чета Клюгенау спала раздельно, дабы не нарушать благочестие излишним... хм... Да и возраст, точнее, разница в нём. Согласитесь, в пятьдесят четыре года тяжело быть героем не только на войне. Особенно не на войне!
– Что делать, Аполлон?
– с несвойственной ранее фамильярностью спросила
– Ты уже придумал?
Аполлон Фридрихович с неожиданной теплотой, появившейся впервые за пять лет совместной жизни, провёл кончиками пальцев по щеке застывшей от нечаянной ласки жены:
– Манечка... то есть... да, мне не оставили выбора.
Звякнули детали разобранного для чистки многозарядного пистолета, и этот звук будто пробудил Манефу Полуэктовну:
– Нам не оставили выбора.
– Ты женщина, и не должна...
– Перед алтарём... помнишь? И в радости и в горе... Не спорь.
Только сейчас Клюгенау обратил внимание, что его супруга одета в мужское платье, и в тусклом свете ночника обрисовывается нечто, заставляющее сердце биться быстрее, а дыхание - стать прерывистым и горячим. Как же хороша. Право слово! Может быть, немного подождать с войной?
– Манечка...
Манефа Полуэктовна улыбнулась, отчего милые ямочки на щеках стали ещё соблазнительнее, но тотчас приобрела прежнюю серьёзность:
– Идём Аполлон, нас ждут великие дела!
Какие именно дела, супруга не уточнила, но нервный жест, которым стиснула рукоять висящей на поясе мужниной шпаги, недвусмысленно выказывал намеренья. Брунгильда! Нет, валькирия!
– Дорогая, в первую очередь нужно позаботиться об офицерских денщиках и ординарцах.
Манефа Полуэктовна небрежно отмахнулась:
– Я ещё с вечера велела отнести им мадеры. Много мадеры.
Едва слышный скрип половиц. Свет от горящих во дворе костров проникает в окна и отбрасывает на стены причудливые тени. Две фигуры в темноте... Одна в дурацком завитом парике, съехавшем набок, другая радует глаз (если бы было кому смотреть) приятными округлостями в нужных местах. Тишина. Тяжёлый запах, от которого становятся дыбом волосы и бежит холодок по спине.
Шёпот:
– Не старайся перехватить глотку, душа моя. Ты и так вся перепачкалась... Знаешь, сколько сейчас стоит новый сюртук?
– Но ведь закричат.
– Если всё сделать правильно, то никто не закричит. Пойдём, покажу.
Скрип половиц сменяется звуком открываемой на смазанных петлях двери. Торопливые, и в то же время мягкие шаги... Опять тишина. Что-то звякнуло...
– Вот видишь, шомпол в умелых руках как бы не надёжнее ножа или шпаги. Господина Граммона сама, или помочь?
– Сама. Обратил внимание на ухмылку этого мерзавца?
– Когда он говорил о государе-императоре?
– Нет, когда меня глазами раздевал.
– Вот сука...
– Аполлон...
– Прости, дорогая, это непроизвольно.
Французский капитан умер с улыбкой на лице. Неизвестно, что ему снилось, но спи спокойно, дорогой господин Граммон, так и не вернувший себе приставку "де". Извини, но ты сам начал эту войну.
Аполлон Фридрихович благодарил Господа, надоумившего когда-то Клюгенау-старшего перейти в православие из лютеранской ереси. Иначе он бы ни за что не построил в Кошёлкино каменную церковь. Не Господь, разумеется,
а покойный Фридрих Иоганнович. Зато теперь за крепкими стенами не страшны французские пули, и с колокольни открывается замечательный вид на деревню. Да, замечательный вид... и возможность обстрела, разумеется.Когда супруги пробрались в храм с десятком ружей и мешком боеприпасов, священник отец Сергий пришёл в ужас и долго не мог поверить в случившееся. Неужели вот эти люди, перепачканные кровью как мясники, и есть их набожные и благочестивые помещики?
Но Манефа Полуэктовна решительными действиями не позволила изумлению перейти разумные пределы:
– Доложите о состоянии вверенных вам людей, отче.
– Так это...
– Понятно. Аполлон, душа моя, раздай оружие добровольцам. Надеюсь, таковые здесь найдутся?
Нашлись, и не только на оружие. Народ охотно завалил двери подручными средствами, а развёрнутый вопреки возражениям отца Сергия прямо в алтаре лазарет приготовился принимать раненых. И они не замедлили появиться.
Разбуженные бушующим в усадьбе пожаром французские часовые быстро сообразили о причастности местного помещика к случившемуся несчастью, и определили единственное место, где тот мог укрыться от возмездия. Вскоре была предпринята попытка штурма церкви, впрочем, быстро отбитая. За ней ещё две, но обороняющиеся огрызались огнём столь метко, что и те закончились неудачей. Противостояние продолжалось почти до полудня. Пока в чью-то голову не пришла мысль предъявить более весомые аргументы. Наверное, гибель офицеров не позволила сделать это раньше. Но не будем гадать, что случилось, то случилось.
– Аполлон, пушки выкатывают!
– Манефа Полуэктовна выстрелила, на удивление точно попав в голову одному из артиллеристов.
– Значит, будем умирать, - невозмутимо ответил Клюгенау, скусывая бумажный патрон.
– Судьба у нас такая, Манечка.
Шальная пуля ударила в колокол, заставив супругов вздрогнуть.
– Но сделай же что-нибудь! Ты умный!
– Могу помолиться.
– Шутишь?
– Нисколько, - Аполлон Фридрихович не торопился с выстрелом.
– Искренняя молитва порой творит чудеса, а в крайнем случае помогает отойти в мир иной с подобающим достоинством. Вот у нас в полку был случай...
Не договорил - поймал на мушку бойкого француза и потянул спусковой крючок. Крякнул удовлетворённо, увидев результат работы, и продолжил:
– Двенадцатый! Я выигрываю.
Неприятель наконец-то закончил приготовления, и сразу две пушки оглушительно рявкнули, посылая ядра в сторону церкви. И следующие посыпались одно за другим...
– Умирать будем, Аполлон?
– Судьба у нас такая, - повторился Клюгенау, зажимая рассечённую обломком кирпича щёку.
– А я детишек хотела... пятерых. Чтоб три сына и две дочки... Дай-ка перевяжу.
– Некогда, - Аполлон Фридрихович отнял ладонь от лица и потянулся к зарядной сумке.
– Перевязывать тоже некогда.
Глава 12
Поднятый по тревоге Второй гусарский, бывший Ахтырский, полк напоминал разворошённый неосторожно пчелиный рой. Но отнюдь не бестолковой суетой, как сказали бы предвзято настроенные господа, совсем не суетой. А её как таковой и нет - бегающие туда-сюда гусары имели чётко обозначенную задачу, и любые намёки на бестолковость восприняли бы отрицательно. Военные люди вообще не любят намёков.