Партизаны Подпольной Луны

* * *

* Лазарет, изначально, в эпоху Крестовых походов, странноприимное заведение им св. Лазаря в Палестине под покровительством военно-рыцарского Ордена Иоаннитов (Госпитальеров), предназначенное для самых обездоленных путников.

Глава 17.

– Ничего, это тебе не министерским Аурорам мозги пудрить. Прорвусь как-нибудь да ещё всех своих обратно, наверх прихвачу. С невидимой крыши потихоньку и аппарируем все в гостеприимный Гоустл. Там, по крайней мере, нас никто не встретит, кроме радушных домашних эльфов Сева, переженившихся в отсутствие Хозяина, ох, и влетит же мне по первое число от Северуса, когда он… вернётся. А чую я, что вернётся он, и не один, а с избранным, тьфу, избранником своим. Ему ли не наплевать на шепотки студенческие за спиной! Уж сколько он шепотков подобных и попросту глумежа выдержал за семнадцать лет, пока ходил со всклокоченными, грязными волосами!..

– А как же мне всех, без спроса, привести в Гоустл-Холл? Но ведь это единственное место, которое я знаю, где можно действительно спрятаться! Ведь замок Сева так скрыт невидимым защитным антипоисковым контуром, что, как он сам рассказывал, его даже на главной карте страны в кабинете… бывшего министра магии нет. Это означает, и в Аурорате на картах Гоустл-Холл не заявлен.

– Значит, нам туда дорога! Значит, нам туда дорога!

Слишком громко и жизнеутверждающе запел Ремус. Ему было не по себе без этих разговоров с самим собой.

– А… как же мне рассказать о Тонкс и о… себе? Мундунгус побоку. Он, верно, хорошо скрывается у кого-то из своих нелегальных «корешей». А я… А я-то как? Так и сказать, мол, пожалел собственную разъёбанную задницу? Мол, не знал, что Нимфадора - девственница? Так ведь не поверят же - о последнем факте весь Орден если и не знал, то подозревал втихомолку. Покойная Тонкс же сама говорила об этом факте, и не раз, но это было давно.

– А-а, скажу лучше правду, а то Флетчер как-нибудь проболтается при всех. Вот тогда-то стыдобища настоящая и будет! А так, сам покаюсь, скажу только, что невинный я, нечего им про миленького знать. И так с оглядкой ко мне относятся. А то подумают ещё, что я извращенец и устроят обструкцию. О, это я замечательно сказанул! Да, наверное, меня и в спальнях слышно, как тихо сам с собою я веду беседу, чтобы не так… страшновато было идти по этому внутристенному ходу, подумать только, в особняке Вальбурги Блэк, в этой развалине с чудом сохранившемся ходом, бывшем ещё в палаццо начала пятнадцатого века. Это ж надо было так изуродовать дворец! Ох, уж эти Блэки!

– А что тут извращенческого?
– продолжал приговаривать себе под нос Люпин, уже добредший до горизонтального каменного тоннеля.
– Всего лишь мой миленький дружок, ах, как там дальше-то было? Вот не помню - память от этого хода напрочь отшибло, здесь, словно в Междумирье не там и не тут, а там-тут одновременно. А ведь Сев исполнял мне арию пастушки из маггловской оперы какого-то Чиковски* , верно, поляка какого-нибудь…

… Гарри по-прежнему, дав плащ на меху, по всей видимости, самом дешёвом, кроличьем, препровождали в термы каждые три дня. Для него каждый раз было настоящей пыткой в вымерзшем в прихожей комнатке плаще выходить на промёрзшую улицу. Плащ «на кроликах» почти совсем не согревал.

С Таррвой - соседом по опочивальням, прикольным, слишком сурьёзным мужиком, любящим потрахаться с немолодыми, подстать ему, рабынями - «старухами», а таковыми считались все женщины - полукровки или из варваров старше тридцатника, но не брезговал он и молодками посговорчивее, Гарри даже завёл подобие дружбы. Они оба были косноязычны, но для Гарри разговоры с Таррвой были нелишней практикой в проклятущей латыни.

Гарри попросил у Таррвы несколько листов пергамента и, разлиновав их вкривь и вкось из принесённой чернильницы пером, изобразил колоду карт. После Таррва разрезал разрисованные листы пуго, ведь Гарри так и не научился пользоваться кинжалом самостоятельно, а когда приходил долгожданный Северус, дело было не до мастерства владения поясным кинжалом. Так у них с Таррвой получились обкоцанные карты для игры во взрывного дурака, которой Гарри тут же попробовал научить соседа.

Тот ведь занимал такую высокую должность в доме Северуса, да и вообще казался головастым мужиком. Но Гарри просто не знал особенностей строения скелета и черепа у пиктов, вот и понадеялся, что в такой большой голове - такой же большой мозг. Однако, Таррва думал с таким скрипом и скрежетом, что, кажется, было слышно вращение и проскальзывание шестерёнок в его мозгах от усиленной «умственной» деятельности по постижению магии картинок с непонятными символами. Но прошла неделя, и Гарри с Таррвой, оба закутавшиеся в покрывала, сидели на ложе Поттера и дулись во взрывного.

Северус так и не узнал о самодеятельности Поттера, анахронизме, введённом им в пятый век, когда о картах вообще никто не должен знать. Иначе он не погладил бы Гарри не только по головке, что делал уже иногда, ведясь на иссушающие мозг просьбы юноши, да и к Рождеству надо было… готовиться, но и по голове. Скорее, по-домашнему, набил бы изрядно затылок, уже полностью восстановивший кожный покров. Тот был совсем свежим и новеньким. Старый-то, ободранный, попросту отшелушился, пока Поттер болел сотрясением. Гарри же был незаурядным волшебником, вот и его способность к регенерации тканей проявилась таким образом. У него даже сломанный во время ненастоящего «рабства» в шатре клык восстановился полностью.

«Гарольдус» хотел было попросить у Северуса, чтобы распорядитель имения Фунна, тоже полу-пикт, как и Таррва, дал бы ему плащ потеплее.

Но виделся Поттер с любимым теперь и снова, в наказание за свои необузданные фантазии и, верно, не выдержав проверки настоящей, а не выдуманной болью, только за утренней трапезой. За ней обязательно присутствовал Квотриус, а при нём не хотелось признаваться в собственной слабости. Ну, подумаешь, зима нынче здоровеньки так холоднее, чем все предыдущие зимы в этом времени! Так ведь Гарри не надо прятаться под одеянием Тох`ыма, таким рваным. Гарри одет и даже обут, так, что ноги не мёрзнут вовсе, в какие-то диковинные тонкие сапоги из очень мягкой, приятной для голых ног да и наощупь, кожи.

Но однажды, не выдержав тоски и одиночества Поттер сделал вид, что простудился. Чтобы Северус пришёл проведать, они остались бы вдвоём, ну, а дальше… Дальше Гарри показал бы Северусу, что он вовсе не такой «нежный юноша», как называет его любимый. А, напротив, любит ласки погорячее и… побольнее. И Снейп пришёл… со врачом. Как будто не мог прийти один!

Гарри так разозлился, что аж побагровел и раздулся, как жаба. Врач, увидев такое преображение болящего при его появлении, быстренько прописал отвар из черёмуховых плодов, сказав, что, конечно, надо бы свежие, но и засушенные подойдут. А их легко купить, просто послав рабов на торжище поутру. Но Северус, проводив врачевателя и заплатив ему за консультацию, вернулся к Поттеру, привычно скрестил руки на груди, выставил чуть вперёд левую ногу и начал пристально разглядывать, теперь побледневшего, Гарри.

– Ну и как Вы объясните трату на Вашу придурь половины коровы, мистер Поттер?

– Как это - половину коровы?

Гарри спросил действительно недоумённо, не придуриваясь. Он был в некоторых размышлениях… Это у римлян обычай такой - измерять всё в долях коровы или и вправду, ради его замысла закололи целую корову и половиной её наградили горе-врачевателя, не понявшего даже, что Гарри притворяется больным? Уж больно жаден, должно быть, этот врач, раз уволок пол-туши, да не бараньей а, подумать даже страшно, грех-то какой, коровьей!

– Северу-у-с, молю-у!

Гарри завопил на латыни, чтобы задобрить любимого, но… Снейп разозлился почему-то ещё больше. Он буквально заорал, сорвавшись:

– Я же говорил Вам, Пот-тер, чтобы Вы не смели обращаться ко мне… с такими словами! Они не принадлежат Вам по праву, но лишь моему воз-люб-лен-но-му бра-ту Квот-ри-у-су! Запомните это раз и навсегда! Никаких «прошу», «молю» и растягиваний моего имени! Не то прикажу Вам, ми-стер Пот-тер, называть меня не по имени, а по… занимаемой должности!