Партизаны Подпольной Луны

Се восклицаю я, авгур ваш, предсказатель безошибочный и священнослужитель храма Цереры Многоплодной Премоцилиус!

Гарри стремглав донёсся до дома Снепиусов, дома любимого Северуса, рабы тоже пробежались и согрелись.

Они были в одних лишь шерстяных хитонах* * , валяных пенулах и штанах из грубого сукна, а ноги были обуты в войлочную, бесформенную обувь.

Разумеется, плащей им не давали. Вот, чтобы не мёрзнуть на стоянках для рабов, отплясывали они свои дикие, подражающие движениям лесных зверей и луговых птиц, танцы, чтобы согреться. А то ведь ненароком простудишься, да и помрёшь. Не у каждого же раба в доме есть свой врачеватель, не жалеющий горьких, согревающих, жгучих из-за ышке бяха отваров на жалких рабов, как в доме Господина Снепиуса Северуса. Но и рабы дома Снепиусов тоже любили поплясать-попрыгать-помахать руками, изображая охотников на медведя…

* * *

* Рождество Иисуса Христа до четвёртого века упоминали в праздник Богоявления. В середине четвёртого века папа Урбан Второй ввёл Рождество, как отдельный праздник, отмечаемый двадцать пятого декабря. Праздник связан с замечательным солярным явлением - зимним солнцеворотом. Начиная с двадцать второго декабря день прибывает по несколько минут, сначала по вечерам, а вскоре подтягивается и утреннее увеличение продолжительности светового дня.

* * Хитон - основная одежда римских рабов, состоявшая из одного или двух кусков ткани, скреплённых на плечах небольшими застёжками. Заимствован у греков, среди которых выполнял функции и мужской, и женской одежды различной длины.

Глава 22.

…Теперь Гарри только диву давался и с большими охотой и удовольствием, как легко Северус решился отмечать прежде всего христианский, в понимании Гарри, праздник в языческом доме. Ну да, ведь он же лорд дома, Господин, как говорят римляне, вот и делает всё в своё удовольствие.

Ну, никак не давалось Поттеру вслух слово «ромей» или «римлянин». Всё, что мог он воспроизвести, было прилагательное: «римский», а на существительном «римлянин» его переклинивало. Бывает. Хорошо, хоть х`ыкать перестал. Но думал он правильно.

Ёлочка казалась словно уменьшенной копией елей доброго Хагрида, о котором Гарри тоже со временем вспомнил. От неё расходился по комнате и наполнял её выстуженный воздух дивный лесной аромат. Юноше было очень приятно чувствовать этот «запах Хогвартса» в своей комнате.

Участия лесничего в Последней Битве он не заметил, словно и не было такого члена «Ордена Феникса», как Рубеус Хагрид.

К слову сказать, Хагрид, разумеется, участвовал в Битве за Хогвартс, и весьма успешно, практически не прибегая к магии, а только благодаря таланту ладить с магическими животными, отвёл от защитников замка целый табун шерстокрылов - похожих на кентавров оголтелых тварей с длинными костяными шпорами на всех четырёх ногах и жутко кусачих. А челюсти с огромными зубами были у них такой силы, что запросто могли перекусить человека пополам. Но этот «разговор по душам» с нелюдью, у которой и душ-то, по изысканиям учёных, нет, проходил далеко на прогалине в Запретном лесу. И не успел Хагрид договориться со всеми легионами и стаями магических тварей, как… битва закончилась.

… Гарри, лёжа нагой под покрывалом, начал медленно, но верно нагонять на себя волны панического страха перед должным осуществиться с минуты на минуту, когда Северус закончит раздеваться и ляжет рядом с ним в постель. От ёлочки пахло хвоей и текущей из сруба смолой, она обречена была простоять до Нового Года, а потом отправиться на свалку во дворе.

Гарри было жалко себя, и он стал сравнивать себя с ёлочкой, на которую сейчас налюбуются, потом срубят её Режущим заклинанием, нанеся многочисленные болезненные порезы на всём теле, грубо, обязательно грубо отымеют и оставят одного. И так разжалобился Поттер, что и не заметил, как Северус оказался лежащим рядом, таким ледяным. Они накрылись покрывалом, и Северус лежал на спине, закинув руки за голову, долго вовсе не шевелясь, не делая даже попыток что-то совершить для совсем обессилевшего от страха Поттера.

Наконец, юноша не выдержал затянувшейся слишком уж паузы и произнёс шёпотом заискивающе и зазывающе в то же время:

– Северу-ус?

– Что, малыш? Боишься?

– Если честно, то да. Даже очень боюсь, хоть и хочу стать взрослым.

– А ты не бойся. Нам торопиться некуда. И если ты действительно этого хочешь, в одну из ночей или в какой-то счастливый день ты поймёшь, что бояться боли не надо. Пойми, Гарри мой Гарри, любовью люди занимаются не для боли. Это только ты вбил себе в голову, что любовь и боль - неразделимы, а теперь вот… сам испугался того, что напридумывала твоя, не обижайся только, больная голова.

Может, насчёт… кинжала ты погорячился? Посмотри лучше, да понюхай воздух, это наша с тобой ель. Настоящая, рождественская. Вот только индейки нет, а бараниной мы сегодня вдосталь наелись. Даже я съел немного, хоть мне и нельзя.

– Северу-ус, а ты… Когда ты… ну, начнёшь? В смысле… меня?

– А мне, почему-то кажется, что нам и так хорошо, просто лёжа рядом. Помнишь, однажды мы уже спали вдвоём на твоём ложе? И я тебя не тронул.

– Но, Северус! Ты же обещал, что возьмёшь меня именно этой ночью! Я же так ждал…

– А теперь боишься. Так, может, не нужно пуго?

– Нужно! Нужно! Назло! Назло себе! Назло те…

Северус мгновенно повернулся лицом к Поттеру и прижал его голову к себе, целуя в чистую, только сегодня вымытую в термах, макушку.

Недовольно и глухо раздалось:

– Ну, любимый мой, почему ты даже не поцелуешь меня в губы? Я же жду!

И Северус нежно поцеловал Гарри в губы, воспроизводя по памяти тот, первый, нежданый-негаданный их прилюдный поцелуй, от которого впервые после многих таких же, но наедине, так сладко сжалось сердце Снейпа.

Гарри не выдержал томления неизвестностью и повалил Северуса на спину, а сам уселся верхом и начал так страстно целовать любимого, что у того кругом пошла голова. И он стал сначала просто отвечать на атаку гриффиндорца, а потом перехватил инициативу и завладел ртом Гарри, изучая все его уголки, таинственные, хоть и… уже привычные.

Слюна любимого чуть горчила и казалась терпкой, хотя Северус и боялся излишней сладости «нежного юноши», который уже лёг на Северуса плашмя и натирался членом о его пенис. Северус не ожидал такой атаки со стороны стопроцентного англичанина Гарри. Он же ещё так недавно думал, что в венах возлюбленного - разбавленная многими поколениями чистокровных браков семьи Поттеров бесполая, асексуальная «водица».

Рука Гарри скользнула куда-то под тонкий матрац и извлекла сверкающий, новенький, острый пуго. Кинжал, который знакомый Северусу колон за хорошую оплату работы ещё и наточил. Гарри насильно прервал нежное поглаживание любимого подушечками пальцев по спине, поймал его руку и вложил в ладонь ненавистное Снейпу орудие, а потом сомкнул пальцы Северуса на рукояти, такой… удобной.

– Я сейчас. Вот так.

Гарри выпрямился и снова сел на бёдра Северусу. Сейчас Поттер казался таким хрупким и беззащитным, но вот он выгнул грудь колесом, поджал и без того плоский живот - всё, что Северусу хотелось бы сейчас заласкать, и скомандовал внезапно охрипшим голосом:

– Давай. Пусть и ты обагришься моей кровью, и пусть она свяжет нас навеки, покуда смерть не разлучит нас.

Северус собрался с силами, слегка замахнулся и нанёс Гарри первую рану, проведя кинжал поперёк груди чуть ниже сосков.

Только, когда кровь начала скапливаться на груди Гарри тяжёлыми, густыми каплями, Снейп заметил, что грудь Гарри курчавится чёрными, под цвет волос на голове, волосками. От груди идёт тёмная полоска к пупку, на животе тоже волосков больше. Так, что сама впадинка теряется в густоте поросли, спускающейся непрерывным светло-русым покровом к лобку и здесь обнажающей нежную кожу внутренней стороны бёдер. Северус нежно, стараясь не задеть порез, провёл по груди и животу Гарри рукою, погладил соски, поласкал закрытую волосками впадинку на животе. Но Поттер только сильнее напрягся, а не расслабился от этой нежной ласки. Ему хотелось иного - боли.