Пару штрихов тому назад
Шрифт:
Но автобус шел, на остановках заходили другие пассажиры, а кондуктор так и не уделил странную женщину в сером платке своим вниманием. Мария вышла на углу у автозаправки, облегченно вздохнув и заметив краем глаза, что женщина тоже вышла и стоит, уставившись на нее.
«Сумасшедшая какая-то», – заключила Мария и быстрым шагом направилась к дому. Женщина тоже прибавляла шаг, в какие-то моменты даже почти бежала. Марии хотелось остановиться и выяснить, в чем дело. Но она и в клинике общалась с психически неуравновешенными людьми, от которых нельзя было ждать ничего хорошего. Чаще всего это были родственники пациентов. Этим родственникам казалось, что они обделены вниманием и заботой, несмотря на немалую плату за стационар. В такие истории
«Что делать? Надо решаться. Если она пойдет за мной, увяжется, то заходить в дом очень рискованно. Закричать? Но кто услышит? И даже если услышит, то что сделает? Вдруг она хочет меня ударить, или ограбить, или отнять телефон? Или просто пырнуть ножом или брызнуть из баллончика? Или наговорить каких-нибудь грубостей? Хотя, это еще самый безобидный вариант. Черт, она не отстает. Остановиться или побежать? Наверное, побегу. Но, добегу я до подъезда, и что дальше? Нет, лучше остановиться. Стоп».
Мария резко остановилась и обернулась. Женщина тоже остановилась и, слегка наклонив голову, тяжело дыша, блестела глазами. Да, именно блестела. Мария готова была поклясться, что видит, причем очень ясно, блеск ее глаз. Это не были блики заката и отражение света от дешевых контактных линз. Глаза отдавали отчетливо различимым блеском. Женщина дрожала. И тут Мария решилась на совершенно безумный поступок. Она никогда не была отчаянной, никогда не делала ничего экстремального и старалась не ввязываться ни во что подобное. Но… трудно себе представить: она взяла и сделала несколько шагов навстречу этой женщине. Она явно не ожидала подобного и даже не успела никак среагировать. Их взгляды встретились, но лишь на мгновение. Мария принялась ее рассматривать. Сухие руки, морщины на лице, странная одежда, будто бы грубая, и никаких ярких цветов, только серый. Темные волосы, отдающие сединой. Обветрившиеся и растрескавшиеся губы. Выжженные ресницы и брови. И пугающий взгляд.
– Что вам от меня нужно, – спокойно спросила Мария. – Я вас видела еще в клинике. О чем-то хотите меня спросить?
Женщина молчала, только продолжала дрожать и нервно покусывать губы.
– Вы понимаете, что я у вас спросила? Может быть, вы мне что-то хотите сказать? Я понимаю, вы устали, преследовали меня. Вы стеснялись посторонних в клинике, там, на остановке, потом в автобусе. Но сейчас нас никто не слышит. Кто-то из ваших родных лежит в клинике? Что-то случилось?
Мария вслух перебирала возможные варианты того, для чего могло потребоваться все это представление. Но озвучивала она одно, а в голову лезло совершенно другое: стоявшая перед ней женщина никак не реагировала на ее слова, а, выходит, была не в себе.
– С вами все в порядке? Вы меня слышите? – Мария перевесила сумочку на левое плечо и правой рукой повторила все то же самое на языке жестов. Никакой реакции не последовало. Более того, у Марии усилилось ощущение того, что она сама все неправильно понимает. Ее не собирались ни о чем спрашивать. Ей просто хотели посмотреть в глаза, оценить, какая она на самом деле. Только вот зачем? Кто эта женщина? Впрочем, какая разница? Этот спектакль затянулся, и его нужно было завершить как можно более тактично и как можно менее заметно для окружающих. Мария огляделась по сторонам: вроде бы никто не наблюдает.
– Послушайте, мне некогда, – Мария перевесила сумку обратно на правое плечо и поправила волосы. – Не нужно идти за мной. Выясните сначала сами у себя, чего вы хотите. Раз молчите, значит ничего вам не нужно. Все, всего хорошего.
Мария зашагала по дорожке к дому уверенной походкой, не оборачиваясь и не имея никакого желания возвращаться снова к этому нелепому разговору. «Что за день? Что за люди? Безумие какое-то! И без того тяжело, а еще такие ненормальные
на пути попадаются», – подумала она и с силой захлопнула дверь в подъезд.Усталость была на ее стороне. Она почти сразу забыла обо всем произошедшем.
– Как Аленка? – внешне равнодушно спросила она, когда поздно вечером ей позвонила мама. – Все нормально? Не капризничает?
– У меня не забалуешь, – строго ответила мать. – Как Женя?
– Все так же, мама. Ты позвонила только за этим? Лишний раз мне напомнить, когда я только-только пыталась прилечь и успокоиться? Ну, спасибо тебе большое за это, мама, спасибо.
– Да что ты, в конце концов? Я ведь волнуюсь, может, новости какие-то есть. И Аленка о папе часто спрашивает.
– Мама, я тебе уже сказала, что все по-прежнему и новостей никаких. Если ты больше ничего не хочешь у меня спросить, то спокойной ночи!
– Спокойной…
Мария швырнула телефон в угол. Он с грохотом ударился об стену, на его корпусе открылась крышка, из него выпали аккумуляторы и раскатились по полу. Собирать их не хотелось. Она так и уснула, свесив руки через подлокотник кресла и протянув ноги на диван. Засыпая, она понадеялась на то, что встретит во сне Евгения, услышит его голос, который пыталась вспомнить весь день, но так и не вспомнила. Но это были обычные фантазии: Женя за картинами, Женя на даче, Женя на детской площадке с Аленкой, Женя на море ныряет за ракушками. Ни голоса, ни подробностей, ни его болезни – даже ни единого намека. Она сообразила это сразу, как только проснулась утром. Она даже пожалела, что послушала Александра Александровича и не осталась в клинике.
Нельзя было опаздывать на работу. Мария никак не могла собраться и привести себя в порядок, не могла найти то одну вещь, то другую. Утро явно не клеилось, а за ним таким же необстоятельным грозился сделаться и день.
Она уронила и разбила чашку, большую чашку из набора, который очень любил Евгений.
«Женя будет ругаться, – сокрушилась Мария. – Жаль, такая красивая чашка была. Нельзя так, нужно собраться. И как собраться, если совсем не собирается?»
Наконец, собравшись, она вышла из дома и тут же машинально остановилась и огляделась по сторонам. Непонятно с чего, но она подумала, что та женщина может быть рядом, все еще ждать ее со вчерашнего вечера. Но ее не было. Все во дворе было как обычно: щебетали птицы, ветер нес пыль. Ее поднимала, подметая тротуар огромной неуклюжей метлой, любимица всего района и местная достопримечательность Ляйсан – рыжеволосая, средних лет дама с пышными, в чем-то даже гипертрофированными формами, тщательно скрытыми за подпоясанной веревкой синей телогрейкой. Она кричала на всех прохожих матом с каким-то особенно колоритным акцентом.
Мария не просто ехала в клинику – она ехала к мужу, к любимому человеку, который заставлял ее чувствовать себя нужной, самой чуткой и нежной. Он хотел видеть ее именно такой, а она хотела таковой выглядеть. И в этом они друг друга понимали.
Евгений был стабилен, его состояние не улучшалось, но и не ухудшалось. Эта стабильность действовала Марии на нервы: она не могла спокойно работать, хоть и сдерживала себя. Вот-вот должны наступить какие-то изменения, что-то должно произойти – в этом она себя уверяла каждые пару часов и, уличив минутку, бежала по коридору в дальнее крыло в палату, где лежал Евгений. Но все было по-прежнему. Капельница, пиканье кардиомонитора, разговор и смех медсестер в соседней палате.
Вернувшись к себе на пост и сев за стол, она облокотилась на кипу медкарт и задумалась.
– Ну что, Маша, держишься? – спросил подошедший Александр Александрович и тут же, не дожидаясь даже намека на положительный ответ, продолжил. – Правильно, держись. Алкоголика из второй наконец-то выписываем. Если бывают люди-вампиры, то это он. Представляешь, вчера мне предлагал деньги и немалые за то, чтобы я сбегал за чекушкой. Я сегодня его родственникам все высказал. Мы, понимаешь, тут его чистили, ставили на ноги, а он снова за свое.