Пасифик

— Нет-нет, не нужно, — сосед с готовностью повернулся боком, подарил Хагену извинительную улыбку.

У него было доброе учительское лицо со множеством мелких морщинок и глаза побитой дворняги, безропотно принимающей все тяготы собачьей жизни. Такие глаза были у Рогге.

Струна задрожала и лопнула; Хаген задышал, раздувая слипшиеся ноздри, чувствуя, как капли солёной влаги скатываются обратно в горло. Перегруз. Он отвернулся к окну, понимая, что выглядит странно, преступно, недопустимо, но и снаружи было всё то же — огненный закатный смерч и отблеск оловянной кольчужной сетки на крестах высоковольтных линий. Одна и та же мысль блуждала по замкнутой цепи, прикусывая собственный хвост.

«Безумные цветные сны», так выразился Улле. Хаген вспомнил заставку на мониторе доктора Зимы и решил — почему бы и нет? Кровавые маки и траурно-фиолетовые мальвы, кричащие фуксии, развёрстые раны пионов, сдержанно хрусткие тюльпаны — цветочные солдатики в алых киверах. Васильки и колокольчики неописуемой синевы. А над ними — прямо в них — янтарные бархатцы, тигровые, с вертикальным зрачком, анютины глазки, мотыльковый взмах, укол, укус, трепетание пульса…

— Что с вами? — вполголоса спросил сосед. — Тотен-мастер? Что-то случилось? Вы весь побелели.

— Контужен, — пояснил Хаген. — Электротравма. Взялся за оголённый провод.

***

Сестра Кленце расцеловала его в обе щеки.

— Мой бедный путник! Герр Хаген! Ах, как же вы… Что же вы…

Он прикоснулся губами к её гладкому прохладному лбу и отстранился, чувствуя себя неловко и разнеженно.

— Ну хватит… хватит.

— Не хватит! — возразила она, но душить в объятиях перестала. — Хотите есть?

— Очень.

Он вдруг почувствовал, что ужасно голоден.

Обеденный перерыв уже закончился, столовая опустела. За окном было пасмурно, но большой свет потушили, экономии ради, оставив круглые лампы — выпуклые кнопки, торчащие из центра стола, с подставкой для соли и специй. Сумерки сгущались постепенно, подкрадываясь из углов; казалось, что стол и квадрат пола под ним стоят на островке посреди наступающего моря. Хаген взял суп и второе — овощи с мясом, и всё это проглотил, практически не жуя, запив стаканом крепкого чая. Когда он так пировал в последний раз? Перекусы, сухомятка, а потом и вовсе — точка-тире — многоточие. «Комплексный обед как миф», издательство «Айсцайт», коллективная монография.

Пока он расправлялся с десертом, подоспел Леопольд Шефер и сел напротив, треща суставами. Отворот его вельветового пиджака украшал значок академика. Из-под медной опушки ресниц тёплым ламповым блеском светились внимательные глаза. Чем-то он всё же походил на Кройцера, на его улучшенный, подвинченный и подчищенный вариант. Хаген с хлюпаньем домучивал молочное желе и размышлял, как же так получается, что его вечно окружают опрятные, безукоризненно одетые, даже импозантные люди? А ведь подобное должно притягиваться к подобному. Прямо наваждение какое-то. Проклятие юнца-подлеца.

— Мне сообщили, — застенчиво пробормотал Шефер. — Из канцелярии. И обермастер Улле, лично. Да-с, лично. Вы к нам надолго, надеюсь?

Он был великий дипломат.

— Пока не прогоните, — сказал Хаген.

Не отказал себе в удовольствии пронаблюдать, как вянут рыжие усы, и лишь потом признался:

— Должен вас покинуть через полчаса. Приехал забрать материалы. Прошу извинить — дела.

Шефер с сожалением покачал головой. Он, как никто другой, знал эту песню с бесконечно повторяющимся припевом.

— Так возьмите с собой перекусить.

— Благодарю. Мне уже завернули.

Хаген похлопал по оттопыренному правому карману, набитому до отказа.

В левом притаилось Письмо.

— Вы приехали вовремя, — признался Шефер. — Даже удивительно, как вы угадали. Вы наверное слышали, мы меняем профиль согласно директиве об объединении научных центров, и буквально несколько часов назад пришло распоряжение ликвидировать ряд секций. «Нулевую» в том числе. Мы уже приступили к списанию и утилизации. Боюсь, что часть вашего материала…

— Какая оперативность! — сдавленно откликнулся Хаген.

Он бросил все силы на то, чтобы сохранить внешнее бесстрастие и, кажется, преуспел, хотя сердце колотилось как бешеное, перепрыгивая через тактовую черту.

Опоздал? Не может быть! Нет, ещё нет.

Он сказал «часть»!

— Ндас-с, — меланхолично согласился Шефер. — Райхслейтер энергичен, этого у него не отнять. Война-войной, но, кажется, готовятся и внутренние пертурбации.

Он мигнул, потревожив рыжую опушку ресниц. Шумно и хрипло задышал в усы:

— Ну-ну-ну же, покажите! Никогда не видел, чтобы сразу…

— Пожалуйста, — сказал Хаген.

Заученным жестом фокусника он предъявил браслет. Зелёная птичья лапка никуда не исчезла. Наоборот, обзавелась солидными соседями: алый «хакенкройц» лидера всё ещё силился затмить припечатанный сдвоенной молнией «тотенкопф» Улле. Беспроигрышная комбинация из трёх козырей.

— О! — задумчиво проговорил Шефер. — О, понимаю! Несколько меняет дело, не так ли? Ну, хорошо, я умываю руки. Конечно, если вы возьмёте на себя полную ответственность…

— Да, — сказал Хаген. Сирена оглушала его, лишая способности соображать, приходилось перекрикивать этот мучительный, неумолчный вой. — Я, конечно, возьму! Полную ответственность. За всё. Леопольд, скорее, остановите. Остановите это!

***

Когда их наконец-то вывели во внутренний двор, он ощутил не торжество, но какое-то молчаливое опустошение. Тоскливое недоумение человека, возвратившегося в родные края и обнаружившего, что от дома остались одни стены, а внутри гуляет безотрадный вокзальный ветер, гоняя пыль и луковую шелуху забытых фотоснимков.

Адаптанты. Сопротивление. Марта.

Ради чего?

Он смотрел на этих людей, а они на него и в их глазах не было радости, не было узнавания. Вот он — стандартный человеческий материал, местами подпорченный, оббитый по краям. И ради него ломались копья, скрещивались бумажные шпажки и точки зрения, разбивались оловянные сердца? Осколки и огрызки. Сизые затылки. Тупик. Но что-то же было…

«Пасифик!» — произнёс он вслух, горестно и отчаянно, так что обернулись и эти бритоголовые призраки, и сопровождающие их киборги в чёртовой коже и зеркальных мотоциклетных очках. — «Пасифик!» — он напрягся и произошло чудо: в закулисье памяти что-то ворохнулось, как будто сместились оптические оси, и он вдруг поймал угол обзора и вдруг увидел так, как нужно, задрожал, оттаивая, и…

…выгрузил их на окраине Зонненранд.

Наверное, нужно было что-то сказать. Обнадёжить? Дать указания? Передать весточку Марте? Центра Адаптации больше не существовало. Их прежняя жизнь догорала в утилизационных печах, но вряд ли об этом стоило упоминать. Как и о том, что ради их спасения он поставил на кон очень многое. Практически всё.

И собирался поставить ещё больше.

— Да идите же вы, ей-богу, — сказал зеркальный киборг, помогая замешкавшейся женщине спрыгнуть с высокой подножки фургона. — Что за люди! Честное слово, я вот сейчас возьму автомат и… Быстренько, быстренько!