Пассажир один не полетит

Еврею совсем не улыбается задерживаться на дороге, ведь скоро зайдет шабат. Он пожимает плечами, смотрит на часы, но, видать, водительская солидарность всё-таки берет верх, и он, вздыхая, лезет в багажник за проводами.

– Фигасе! – качаю головой я, – такое, наверное, редко увидишь? Араб и датишный!

– Ну почему, – спокойно пожимает плечами Миша, – это Иерусалим…

Он достает табак и начинает крутить самокрутку. Солнце играет в его длинных волосах.

Я отвлекаюсь от таксиста и снова начинаю вглядываться в прохожих.

– Ну вот где она? Почему женщин вечно ждать приходится! – ворчу я, – приехала называется к отцу. Всё время друзья какие-то, мужики знакомые… Вот тебя, небось, так дочь ждать не заставляет…

– Ну что ты бубнишь? Старика что ли словил, – улыбается Миша, – я своих дочерей тоже жду не знаю сколько. Вон, смотри, идёт, похоже! Это же она?

Она. Моя дочь просто чертова красавица! Самая красивая на свете. Улыбаясь, проходит между столиков, и все оглядываются на неё. Она обнимает меня за плечи, целует в щеку и падает на стул рядом.

– Привет, папа. Это Гриша.

– Григорий, – протягивает руку улыбчивый молодой парень. Ну вроде ничего.

– Привет. Шакшуку будете?

– Будем! – хором отвечают они.

Голодные. Выглядят, кажется, счастливыми.

– Ну вы, конечно, всё самое интересное пропустили, – по инерции ворчу я, – Миша такую экскурсию устроил, ни один гид такую не устроит. Показал мне настоящий, свой Иерусалим, изнутри… Когда теперь ещё удастся повторить… Всё ты пропустила, а завтра уже в Москве будешь.

– А я ещё приеду к тебе, пап, мне очень Израиль понравился! – дочь обменивается с Гришей многозначительными улыбками.

Ага. К отцу, значит, она приедет.

Араб наконец заводит свою тачку, улыбается, благодарит еврея, тот сдержанно кивает. На шею друг другу бросаться не спешат, но оба довольны – один успел-таки до наступления шабата, второй наконец-то поехал работать.

Шакшука удивительно вкусная, острая и горячая. Садится солнце, жара уже начинает спадать, улицы как-то незаметно пустеют.

Настя что-то в полголоса обсуждает со своим Григорием, а Мишка разговаривает по телефону.

Я сижу и просто молча наслаждаюсь разлитым в воздухе спокойствием и умиротворением.

– Ну ладно, котики, вы гуляйте, а мне нужно ещё в одно место заехать, – поднимается Миша и мы обнимаемся, – шабат шалом!

– Шабат шалом, – улыбаюсь я его «котикам», никак не могу привыкнуть, – да мы тоже пойдем уже, часик ещё погуляем и домой. Настя завтра улетает.

Мы прощаемся и идём по направлению к Храмовой Горе.

– Шабат шалом, – улыбается нам компания, идущая навстречу.

– Шабат шалом, – почти хором отвечаем мы.

Явно не израильтяне, я стал наших вычислять безошибочно. По-моему, это американцы, американские евреи часто прилетают в Иерусалим на Йом Кипур.

Хорошо, что дочь впервые видит Израиль именно таким, как я и хотел – мирным, гостеприимным и добрым.

Мы не спеша доходим до Яффских ворот, поворачиваем направо и вдоль стены Старого Города начинаем спускаться вниз по улице.

– А это что за развалины?

– Полагаю, тот самый разрушенный Храм…

– Ого! Прямо здесь?

– Ну а где ещё.

– Ой, а что там такое справа? – поднимает ладонь козырьком Настя.

– Справа Бассейн Султана.

– Не хилый такой бассейн у него был!

– Ну так султан же, не хрен с горы… А хотите, зайдём посмотрим? Миша говорил, здесь концерты устраивают большие иногда. Вот представляешь, Настя, сыграть в таком месте свою музыку!

Настя согласно кивает. Кому ещё этого не понимать, как не музыканту.

Тени становятся всё длиннее и длиннее, садится солнце, а мы всё идём по Вечному Городу и говорим, говорим. Мы не виделись с Настей два года, с тех пор, как я уехал жить в Израиль.

И я остро чувствую счастье. Именно сейчас, в этом моменте.

Эх, если бы только можно было записать эти мгновения на пленку! Этот древний город, это закатное солнце. Безмятежно смеющуюся девушку, которая так похожа на меня самого. Наверное, я бы крутил эту пленку на репите до конца своих дней.

Или даже нет! Я бы запечатал эти мгновения в янтарь, словно диковинное насекомое. И потом, через много-много лет, когда уже нас всех не будет, какая-нибудь девочка найдет этот кусочек янтаря и захлебнется от восторга…

Из Иерусалима выезжаем втроём – я, Настя и Григорий, выезжаем вместе с первыми звёздами.

По большей части молчим.

– Ну что, Гриша, тебя в Тель-Авив завезти? – спрашиваю я, глядя в зеркало заднего вида.

– Да, было бы здорово.

Я делаю погромче радио, звучит очень красивая песня на иврите. От перепада высоты слегка закладывает уши.

– Ну как тебе Израиль? – спрашиваю я дочь.

– Здорово! Мне нравится. И здесь столько людей похожих на меня!

– Это да, – улыбаюсь я, – еврейская кровь никуда не девается. Удачно получилось, что ты приехала именно в Йом Кипур. И удачно, что у нас так тихо сейчас. Частенько в праздники наши соседи какую-нибудь гадость устраивают.

Какое-то время едем молча. В свете фар мелькает дорога, вырубленная прямо в скале.

– А помнишь те фотографии в музее, которые мы с тобой видели? – спрашивает меня дочь, – Это же тоже было на Йом Кипур 50 лет назад? А что тогда случилось, я очень мало про это знаю?

– Случилась война, Настя. Ровно пятьдесят лет назад, Война Судного Дня. Я сам недавно узнал подробности. Это очень страшная и тяжёлая страница истории Израиля. Тогда напали с юга и с севера, одновременно. Застали врасплох. Было много жертв, это была настоящая резня, почти в каждой семье кто-то погиб…

Но больше такого не произойдет, Израиль стал сильнее, Израиль стал осторожнее, больше враги нас врасплох не застанут, Настя. Так что приезжай к нам спокойно и почаще, мы тебя всегда ждём.

Дочь кивает.

– Пап, можно я домой сама попозже приеду, а сейчас с Гришей в Тель-Авив?

Очень хочется "включить старика", но я сдерживаюсь и даже не ворчу.

– Беседер. Только приезжай вечером, а не утром, автобусы допоздна ходят.

– Ага, – говорит Настя, и я по голосу слышу, что она улыбается.