Пастух медведей
Шрифт:
* * *
Была любовь… Был вектор и число, Направленная линия движенья И поцелуи до самосожженья, Зеркальное, друг в друге, отраженье — Всем вопреки или всему назло. Назло законам, штампам, датам, шорам, Ритмичности, цикличности вращенья, Земного, неземного всепрощенья, Как просьбы — навсегда отдернуть шторы! Впустить в окно волну живого света И, удивясь падению иллюзий, Ночных химер, краснеющих конфузий, Чуть поклонившись пораженной Музе, Легко отдать невнятный дар поэта — В обмен на счастье быть с тобою рядом. Дышать, смеяться, улыбаться небу, Молиться Богу, молоку и хлебу, Идти вдвоем в возвышенную небыль, В листопаденье и цветенье сада… Была любовь, парящая, как птица. Глаза в глаза, почувствовав дыханье, Потребность говорить с людьми стихами, Но кто-то свыше
* * *
Одиночество стало — отчеством… Небо — крышей, деревья — стенами. Обреченный твоим пророчеством, Я брожу облаками пенными. В Петербурге легко состариться, Здесь иные часы и скорости… В фонарях монотонно плавятся Все печали мои и горести. Этот город с гранитной нежностью, С розоватой луной над крышами Дышит сам такой безутешностью, Что любые страдания — лишние… Эти встречи считать подарками — Что пред каменным львом заискивать. Не сутулясь бродить под арками, Или дождь в свои вены впрыскивать. Петергоф обнимать в подрамники И высматривать птичье пение Там, где листья плывут подранками Вслед фонтанному откровению. Все пастелью тумана смажется, Все насытится вдохновением, И слеза на щеке не кажется Ни судьбою, ни преступлением… * * *
Устаю от вранья, От никчемной борьбы сам с собой… Сонных туч полынья Вознеслась над моей головой. Ах, как тянет туда… В запредельность скопления лиц, Где осколками льда Изрешечена плаха страниц. Как не хочется петь На костях отзвеневших надежд… Огрызаюсь на плеть И хватаюсь за крылья одежд Проходящих богинь С демоническим блеском в глазах… Но какая же стынь В оловянно-спокойных слезах. Все равно, все равно… Головой повалясь в ковыли, Продырявлено дно И свинец затерялся в пыли. Из каких половин Я судьбой этот узел связал? У последней любви Сладок вкус и смертелен оскал… * * *
Сколько снега меж тобой и мной — Километры хрусткой белизны. Этой накрахмаленной зимой Так надолго мы разведены. Сколько непорочных простыней Постелило сладострастье вьюг, Но семнадцать бесконечных дней Подтверждают истину разлук. Сколько намелованных листов Разложил декабрь только для — Ста рисунков, тысячи стихов И шальных записок на полях. Сколько белогрунтного холста, Брошенного утром в небеса, Подарила каждая верста Для портрета веры в чудеса. Сколько лебединых облаков Подтверждают, что не вечен снег И веселый шум твоих шагов Нас вернет к заждавшейся весне. Ты не можешь обо мне не знать. Я стараюсь справиться с тоской, А искусству равнодушно ждать Учат лишь за гробовой доской… * * *
На бумаге мысли так нечетки… Брошенные к свету впопыхах, Строфы дней, размеренные четки В совершенной формуле стиха. Встречи обреченные на нежность, Не касаясь, даже в мыслях, губ… Совершенно северная снежность В отзвуках фаготов, флейт и труб. Марш бравурный, выдох на морозе, Безразличья сладостная месть… Рифмочки близки к банальной прозе… Никаких подтекстов, все как есть. Поцелуй, наложенный на веки, Облегчает утомленность глаз. Так ли трудно полюбить навеки, Как и умереть в последний раз? Как поверить в собственную старость, Как увидеть ангела во сне, Выясняя, сколько нам осталось, У глухой кукушки на сосне. Соком мяты и чертополоха Склеить сердца рваные края И ответить не кивком, а вздохом На вопрос о смысле бытия… * * *
Любовь — тоска… И гроб — доска… И тише времени река… Метель, метель — Стели постель, Укрой в ладонях казака… Устал мой конь, и нет звезды: Упала с неба в поздний час. В стальном молчании узды Прощальный свет ее угас. Нас степь неслышно отпоет, И ночь простит любую блажь. Зима всегда возьмет свое… И не захочешь, а отдашь. Не надо слов, Не надо снов, Не надо плакать обо мне. Там в облаках, С звездой в руках Я
буду мчаться на коне… Растает снег, и наголо Взмахнет лучами солнца круг. Весны веселое тепло Разбудит и перо, и плуг. Вернется песня, и лоза, И строки первой борозды, Когда взойдет ее слеза Взамен моей больной звезды… * * *
Наступит день, наступит век, И разойдутся облака, И мягко снимет слезы с век Твоя прозрачная рука. Утихнет страх, отступит лоск Унылых и пустых сонат, И херувим сомнет, как воск, Всю мелочность былых утрат. Взойдет луна, погаснет зной, Отдышится от боли грудь, И медный всадник головой Кивнет, указывая путь. Ты будешь верить, как тогда, В иной среде, в ином краю. Я буду знать, что никогда Фальшивых рифм не пропою. Нас примет мир, как двух детей, Блуждающих по кромке звезд. Зашепчет раны Водолей Разбитым откровеньям грез. Нам все простят, да будет так… И мы пойдем в руке рука, Дыханье смешивая в такт, За облака, за облака… Из неопубликованного
* * *
Моя неясная любовь, Болезненное раздраженье… Слепая мешанина слов И напряженное движенье По кругу, по спирали вниз, Почти на уровне насмешки… Чужая прихоть и каприз, Отброшенный тобою в спешке. Нет смысла думать и гадать — Я знаю все, что скажут карты. Я начинаю понимать Котов, поющих песни в марте. Я задыхаюсь от весны В восторге птичьих канителей, Ночь дышит запахом лесным Прохладных, петербургских елей. Как ни смешно, но этот грех И этот крест не будет вечен, О мой успешный неуспех Во искупленье прошлой встречи. Но наш таинственный союз Приемлет рознь как всепрощенье И поцелуем нежных муз Отмечен в высшем воплощенье… * * *
Когда убивали последнего единорога — Лес содрогнулся, и даже птицы роняли слезы. Глядела в испуге девочка недотрога, Как копья дрожали, словно виноградные лозы, Вонзаясь в белую спину зверя, Что голову прятал у нее на коленях. И бледное солнце отворачивалось, не веря В людскую жестокость. Таилась в глазах оленьих Вассальная преданность королю леса, Тому, кто царственным рогом даровал волю… Запевали сосны хором дневную мессу О том, кто сегодня захлебывался болью! А после мясо с размаху швыряли на блюдо, И пили охотники в честь величайшей победы Над силой природы, ее тонконогое чудо Убили люди. Наши отцы и деды… * * *
Смотреть судьбе в лицо — что в зеркало глядеться. И ощущать себя извечно не у дел. Но некуда спешить, раз никуда не деться От неумелых фраз и равноценных тел. И если разделить былое равнодушье На девять звонких грамм, уложенных в патрон, То выстрел прозвучит мелодией пастушьей, Упругой, как свирель готических времен. Мне ни к чему гадать о довоенном прошлом, У каждого из нас прошла своя война… Но истина проста, чиста и непреложна — В признании вины и крепости вина. А там… все как у всех! Язычество картин, Рифмованный поток и выросшие дети. И зеркало, где ты намеренно один, И солнце на закат, и ничего не светит. Унынье — это грех, а мы и так грешны Стремленьем, в мишуре, возвысить день вчерашний. Но сердце не болит, лишь просит тишины И усмиряет бег, так медленно и страшно… * * *
Г…
Сегодня впервые рисую тебя без одежды… На мне — серебряный крест, на тебе — только нитка бус. Ничего не смыслящие в живописи невежды Никогда не поймут такой откровенности муз. Мастихином врываюсь в аромат твоих волос… Говорят, что оранжевый цвет — это цвет экстаза. Но с глиняных ног валится тот огромный колосс, Призванный вуалировать истинный смысл каждой фразы. Все открыто… Не только тело, но и сама душа В восторге от собственной наготы распрямляет спину. Бумага атласной кожей вздрагивает, дыша, И первый набросок твоей судьбы готов наполовину. Все, что свершилось сегодня, никак не могло быть вчера. Давно умершие чувства привычно не имут сраму… Любовная связь фломастера и округлой линии бедра Плавно перетекает в какую-то древнегреческую драму. А если вдруг возникает не слишком скромный вопрос — Я ухожу туда, откуда пришел, где ветра и стужа… Но все закончится одним рисунком твоих обнаженных грез, Которые ты будешь прятать от будущего мужа…Поделиться с друзьями: