Пастырь Добрый

О. Константин приходил и молился у постели умирающего, и эти его молитвы всегда очень успокаивали больного.

Трогательно бывало, когда Ваня в бреду отпихнет лекарство, а ему скажешь тихонько:

— О. Алексей велел.

И он, бывало, сейчас же очнется и спросит:

— Велел? — и принимал, что давали.

Когда ему стало очень плохо, я предложила ему причаститься. Он так удивительно отнесся к этому. И когда я его спросила: верит ли он в Него, ответил строго:

— Разве можно не верить?

Пришел о. Константин. Удивительно Ваня исповедывался хорошо. Я просила о. Константина и меня причастить, а Ваня спросил:

— Зачем и ты?

И я ему ответила:

— В новую жизнь мы с тобой причащаемся.

Весь вечер он был покоен. Всех принимал, со всеми разговаривал. Ночью страдал ужасно, но все говорил, что это ничего, что ему очень хорошо.

Удивительно было, что за день до Причастия он был очень плох и без памяти совсем, но не успел о. Константин раздеться, как он пришел в себя и встретил его совершенно в памяти и как будто здоровый.

На другой день он опять был без памяти, но днем, очнувшись, посмотрел на крест, перед которым накануне исповедывался. Я ему его поднесла.

Нельзя описать то выражение покаяния и любви, которое было на лице его, когда он к нему прикладывался.

В комнате сделалось, как в церкви во время Достойной. Чувствовалось, что Спаситель Сам принимает его душу. Вдруг Ваня тихо сказал:

— В раю? — и потом уверенно: — Да, в раю. В раю, Сашечка? — спросил он меня.

— Да, конечно, да еще в каком! — горячо ответила я.

По всему этому мне стало ясно, что он приложился к ногам Спасителя (когда целовал крест) со словами разбойника, и получил от Господа Евангельский ответ, которому не сразу мог поверить.

Помолчав, он сказал, радостно улыбаясь:

— Сашечка, в раю. — Потом: — Прости, родная, за все. Спасибо тебе за все, за все. Прощай.

Мы с ним крепко поцеловались и он снова забылся. Через некоторое время он сказал:

— Знаешь ли, бывает служба…

— Какая, Ваня?

— Церковная, в большой праздник.

Я стала перечислять ему все праздники и, когда дошла до Пасхи, он остановил меня.

— Да, Пасха, вот, вот…

— И ты, Ванюша, на этой службе?

— Да, — торжественно сказал он.

Неземная радость озарила лицо его и потом все потухло. Дух моего Вани отлетел.

До вечера он был без памяти, потом началась агония и, когда он кончался совсем, я поднесла ему крест и мгновенно в потухших уже глазах его зажегся свет и вера, и любовь к Спасителю вспыхнули в них.

Он пошевельнул губами, как бы прикладываясь к Нему, и ушел от меня навсегда.

Удивительно в его смерти было то, что дух его отлетел раньше, а потом уже перестали жить душа и тело. Я еще никогда такой смерти не видала и спросила объяснения у о. Константина, который и рассказал мне, как это произошло.

Утром, после смерти Вани пошла в чужую церковь выплакивать свое горе.

Во время Херувимской вижу от алтаря до неба светлый путь и там, далеко в небе, о. Алексея, встречающего Ваню моего. Оба они в радости полетели дальше и видела я, как перед о. Алексеем сами собой раскрылись врата рая и как он ввел туда Ваню.

Запели «Верую» и я почувствовала, что все, что колебалось во мне, снова окрепло и с новой верой исповедывала я все.

На душе стало спокойно и радостно и так продолжалось до сорокового дня почти что.

Вскоре после сорокового дня я в большой тоске просила батюшку прислать мне Ваню.

Он пришел ко мне весь в свете.

Видно было, что ему очень хорошо и что я потревожила его покой.

— Зачем плачешь? Зачем зовешь меня? — сказал он с укором.

Я испугалась и просила его уйти туда, откуда он пришел, обещаясь никогда больше не тревожить его. О. Константину рассказала. Он строго запретил мне так скорбеть и вызывать Ванину душу.

Долго спустя, видела его во сне с батюшкой. Его молитвами Ваня мой умер, исповедуя как христианин распятого Бога, и о. Алексей действительно увиделся с ним, как еще проведал это при жизни своей.

Великий старец о. Алексей исполнил все, что обещал: Ване своему он дал рай, а мне — силы перенести горе и жить дальше.

Было очень смутное время для Церкви. Во всем, что делалось вокруг, было очень трудно разобраться. Я, по обыкновению, осуждала все церковное начальство, и говорила, что Церковь земная не настоящая, христианская, а что есть только Церковь небесная. О. Константин всячески старался меня разубедить. Мне самой очень хотелось угодить ему и хоть как–нибудь понять, что делается вокруг. Со слезами просила я помощи у батюшки.

И вот вижу во сне, что вхожу в церковь Маросейскую, но она какая–то неземная, какая–то нетленная.

Слышу голос:

— Это Церковь небесная и в ней Ангелы учат людей словесам Божиим. Вижу, батюшка на своем месте в свете необычайном.

Я упала ниц перед ним и со слезами поведала ему свое горе. Он накрыл меня епитрахилью, которая была как бы сплошной луч света, и я почувствовала, как я вхожу в него. Он долго объяснял мне, что такое Церковь земная и что такое Церковь небесная и разницу между ними. Я духом все поняла, но передать словами не смогла бы.

Почему, подумала я, не понимаю я батюшкиных слов? А потому, сообразила я, что он говорит небесным языком, непонятным людям.

Радостно стало. Я крепко прижалась к батюшке. Он сжал мне голову руками и сказал:

— Моя Александра!

И все исчезло.

С тех пор все мне стало как–то понятно. Покойно стало на душе. Церковь и ее деятелей перестала осуждать, насколько могла.

После Ваниной смерти я перешла в другую комнату и устроила себе жизнь иначе.

Когда все было готово, батюшка ночью пришел и сел в кресло, которое я нарочно приобрела, чтобы приходящие ко мне отдыхали в нем.

Души умерших толпой восходили и нисходили к небу от того места, где сидел старец о. Алексей.

Я хотела броситься к нему. Он весело погрозил.

Всю ночь батюшка мой родной сидел у меня. На заре все исчезло.

ИТАК ЗНАЮ И ВЕРЮ ТВЕРДО:

Что батюшка и старец мой о. Алексей близко, и чувствую всегда, когда он доволен или недоволен мною.

Что всегда в трудную минуту жизни он придет и скажет, что нужно мне делать.

Что несомненно он помогает мне во всем в моей внешней и внутренней жизни.