Пастырь из спецназа

Но тогда отец Василий закатил в кабинете начальника милиции настоящую истерику. Он рвался в больницу, из которой похитили попадью, грозя всех там поубивать; он требовал выдать ему оружие и машину; он вообще плохо отдавал себе отчет в том, что делает…

Конечно же, Скобцов его отпустил. Не раньше, чем узнал все, что можно было узнать от попа в таком состоянии, но отпустил. Трудно было удержать совсем потерявшего разум от горя мужика. И тогда отец Василий рванулся-таки в больницу.

Он жестоко, до полной потери сознания, избил здоровенного вахтера на входе, расшвыривая врачей и санитарок в стороны, пробился в палату, из которой похитили его жену, и там упал лицом в простыни, на которых она лежала, и разрыдался. Ужас возможной потери сбросил его в самый низ, туда, где ничто не имело смысла.

Сзади подошел Костя и положил дружескую руку ему на плечо.

– Прости меня, Миша, – тихо сказал он. – Я не успел ничего сделать.

– Ты же говорил, у тебя охрана есть! – прорыдал в ответ священник.

– Они в него стреляли. Охранник теперь и сам в операционной лежит, – сказал врач. – А тот, которого ты избил, вообще ни при чем; он минут двадцать как заступил…

– Сколько их было? – оторвал голову от простыней отец Василий.

– Санитарки сказали, трое. Один явно главарь – одет слишком хорошо, и с ним два здоровенных жлоба. Они-то в моего охранника и стреляли… Четыре попадания: три – в легкие и одно – в печень.

– Что мне делать?! – снова заплакал отец Василий. – Что мне делать, Костя?!

– Я не знаю, Миша, – честно признал главврач.

* * *

Домой отец Василий шел пешком. Где-то в траншее торчал задом кверху его работящий «жигуль»; на битый-перебитый бандитский «Рено» сразу же наложили руку менты, и правильно, наверное, сделали… но дело было не в этом. Костя предложил ему и немного спирта, и довезти до дому на «Скорой», но священник отказался.

В этом не было ничего разумного, но, положа руку на сердце, священник и не был в эти часы вполне разумен: в глазах сверкали огненно-красные всполохи, а в голове бродили тяжелые, горячие мысли о расчленениях, зоновских заточках и обязательной мести… Его страшное омоновское прошлое снова навалилось на него – плотно и неотступно.

«Они обещали позвонить! – твердил отец Василий (или прорвавшийся сквозь благообразную оболочку прежний Мишаня Шатунов внутри его – он уже не разбирал). – Они обязательно должны позвонить!»

Он не знал, что именно предпримет; он напоминал себе смертельно уставшего солдатика, из последних сил держащего в онемевшей руке гранату со сдернутым кольцом; он чувствовал себя, как восставший из гроба сатанинским приказом черной, зловещей силы – тело давно не имеет значения, а душа болит и плачет.

Отец Василий с трудом поднялся на ступеньки, толкнул так и не закрытую второпях дверь и ввалился в кромешный мрак коридора. Было тихо. Звенело в ушах. Пахло мужским потом.

Отец Василий молча прошел на кухню, вытащил из пенала огромный, тяжелый секач для мяса, вернулся в коридор и остановился у выключателя. Там, в углу, где-то около старого шифоньера – он знал это совершенно точно – стоял чужак. Это был мужчина. Он потел. И он прятался в темноте. Этого было достаточно.

Священник положил секач тупой стороной на плечо, а ладонь на выключатель, чтобы сразу, как вспыхнет свет…

– Не включай, – услышал он. – Это я.

– Борис?

– Да, – тихо ответил костолицый.

– Зачем пришел?

– Прости меня, поп. Я не успел, – еще тише сказал он.

– Куда?

– Я знал, что они придут к тебе, и Ольга… – Костолицый смолк.

– Договаривай… – выдохнул священник: сознание снова помутилось, а перед глазами вспыхнули алые цвета. – Что ты… знаешь про Ольгу?!

– Я чувствовал, что они на это пойдут. И я видел…

– Что?! – в груди у священника вскипело.

– Я видел, как они ее забирали. Прости.

Отец Василий замычал и метнул секач прямо на голос. И в следующий миг кинулся туда сам, чтобы собственными руками порвать то, что еще осталось живого от костолицего!

– С-сука! – рычал он, нанося беспорядочные удары в залитое липкой теплой кровью лицо костолицего. – Ты знал!!! С-сука! Мр-разь! Ты все знал!!!

Костолицый был еще жив и отбивался так же беспорядочно и бестолково. Они сцепились и покатились по полу, и каждый пытался подмять и уничтожить другого – главный источник всех своих бед.

– Гнида! – рыдал священник, нанося страшные удары в самые опасные, самые смертельные места, какие знал, но костолицый все жил и жил!

– Подожди! – хрипел он. – Не надо! Подож-жди…

– Сука! – орал священник. – Тварь! Умри!

– Нет! – отбивался слабеющими руками костолицый. – Не убивай! Подожди, брат! Я хотел ее… отбить. Я… я… не успел.

Костолицый вдруг перестал отбиваться, и его тело обмякло и растянулось на полу – большое, сильное и абсолютно беззащитное. Отец Василий поднял руку, чтобы ударить последний раз, но понял, что больше не может. Что-то словно перегорело в нем – как предохранитель. И он слез с недвижимого тела, сел на пол у стены и заплакал.

* * *

Костолицый начал подавать признаки жизни минут через двадцать. Отец Василий встал, в полной темноте прошел на кухню, достал из нижнего ящика фонарик, набрал в ковш воды и вернулся.

– Живой? – мрачно спросил он.

– Жи-вой… – сипло откликнулся бывший миссионер.

Отец Василий положил фонарик на пол, так, чтобы свет не освещал ничего, кроме узкого куска пола и части стены, включил его и поставил в широкий желтый луч ковш с водой.

– Держи.

– Спа…сибо.

– Что ты о них знаешь? – прямо спросил священник. – Кто, где, почему. Я должен знать все.

– Батя здесь… не самый главный… – начал костолицый и потянулся за ковшиком.

– Да мне срать, кто главный! – заорал священник. – Ольга где?!!

– Я не знаю, – признался костолицый. – Но я помогу… Они еще придут. Обязательно придут.

– Они сказали, что позвонят, – мрачно сказал отец Василий.

– Не верь. Они никогда не звонят. Мы их… поймаем на живца.

– На тебя?

– Да.

Костолицый замолчал, а потом тяжело вздохнул.

– Я ранен. Где у тебя можно… осмотреть?

– В ванной.

Он встал, поднял костолицего и протащил в ванную комнату. Включил свет, быстро и плотно закрыл дверь и кинул взгляд на бывшего миссионера. Все лицо Бориса представляло собой сплошную кровавую массу, а из идущий от виска чуть ли не до затылка резаной раны на голове размеренно струилась кровь. Миссионеру повезло – секач лишь вспорол кожу. Отец Василий вздохнул, сходил на кухню и притащил аптечку.