Пастырь из спецназа

* * *

Тьма уже не была абсолютной, и он понял, что светает, и внезапно вспомнил, что сегодня первый день Масленицы, пятое марта. Но он еще не знал, радоваться ему или горевать – слишком зыбким и слишком ненадежным было их спасение.

Священник бежал по колено в снегу, раздвигая и подминая камыши и проваливаясь во внезапно подступившую воду. Где-то далеко в подсознании прозвучала фраза из радиопередачи о затянувшемся ледоходе и предпринятыми МЧС мерами – они, кажется, взрывали ледяные поля толовыми шашками. Вот и пошел ледоход сразу, рывком, единой массой…

Отец Василий увидел стоящее в туманной мгле, как маяк, одинокое дерево и кинулся к нему. Где-то здесь пошло возвышение, а значит, совсем скоро они выберутся из прибрежной полосы и начнутся дороги, сторожки, посты ГИБДД и рыбнадзора, а значит, люди и тепло…

Единым махом он взбежал на косогор, жадно огляделся и почувствовал, как волосы на спине медленно встают дыбом. Потому что впереди, и это было отчетливо видно, даже невзирая на сумеречный полумрак раннего утра, простиралось рвущееся, стонущее и стремительно движущееся, такое же, как и то, что он оставил позади, ледяное поле. Они были на острове.

* * *

О том, чтобы попытаться добраться до берега, нечего было и думать. Ледоход словно взбесился: он ломал и подминал под себя прибрежный камыш, выбрасывал огромные, холодные глыбы на берег, чтобы через несколько секунд снова сбить их и потащить дальше. Здесь, у острова, похоже, была самая стремнина.

И тогда отец Василий оставил жену с ребенком здесь же, у большого, голого по зимнему времени дерева, и бросился в камышовые заросли. «Тепло! Главное, чтобы им было тепло!» – твердил он, судорожно ломая и собирая в одно место сухой камыш. А потом обхватил гигантскую кипу, прижал ее к груди и помчался назад.

– Как ты?! – крикнул он, расстилая камыш с наветренной стороны.

– Холодно, – сиплым голосом пожаловалась Ольга.

– Сейчас будет тепло! – пообещал он и кинулся за второй охапкой.

Он таскал и таскал камыш, пока стопки не окружили Ольгу и ребенка толстенной полутораметровой высоты стеной со всех сторон. Он стащил с себя подрясник и жилет. Но Ольга все равно мерзла. Видимо, сказывалась кровопотеря. Малыш тоже чувствовал себя неуютно и тихо, жалобно мяукал из-под не слишком теплой отцовской рясы.

Священник затравленно огляделся по сторонам. Он не знал, что еще можно сделать. Что-то такое он помнил… Было что-то…

– Оля! – крикнул он. – Дай-ка посмотрю, что в карманах!

Он жадно кинулся обшаривать наброшенные на жену вещи.

– Где-то здесь… – твердил он. – Я же помню… Вот!

Отец Василий достал из карманов жилетки отобранный у Моргуна газовый баллончик, наручники и этот кожаный футляр… Заглянул внутрь… Точно! У него на ладони лежала зеленая дешевая китайская зажигалка.

Священник стремительно стащил в кучу немного камыша, переломил его несколько раз, поставил шалашиком и щелкнул маленьким рычажком. Вспыхнул голубой огонек, и от камыша потянуло теплым, пахучим дымком.

– Господи! – возликовал он. – Спасибо тебе! Спасибо, господи!

Ольга придвинулась к огню, и он принялся накидывать на кучу новые и новые партии камыша, пока пламя не стало сильным и ровным…

С этого момента его единственной целью стало поддержание огня. Понимая, что укрывающие Олюшку и малыша от ветра камышовые стены разорять нельзя, он носился как угорелый, чтобы поспеть с новой добавкой топлива, пока старое не прогорело до конца. Он не успевал, и костер затухал, и священник дергался, разжигал костер снова и снова, и таскал, таскал и таскал.

Он в десятках мест в кровь изрезал свои ладони, дважды чуть не подпалил бороду, но работал, как заведенный, не останавливаясь ни на миг. Он не мог позволить себе ни секунды простоя.

– Ну, как ты? – время от времени наклонялся отец Василий над женой. – Как?!

– Уже лучше… – жалея его, шептала посиневшими губами Олюшка. – Намного лучше… Только… мне кажется…

– Что? – похолодел от страшного предчувствия священник. – Что?

– Мне кажется… ему пуповину надо… завязать.

Священник стукнул себя по лбу, решительно оторвал от кожаного футляра тонкий ремешок и осторожно отодвинул рясу. Ребенок мирно лежал на Ольгином животе, присосавшись к материной груди, а его пуповина… Ольга так и держала ее, зажав пальцами.

– Рука устала держать, – смущенно пожаловалась она.

Отец Василий встал на колени, дрожащими руками перетянул пуповину ремешком, еще раз, еще… а потом глубоко вдохнул и, наклонившись и собрав все свои душевные силы в один кулак, перегрыз теплую, скользкую и соленую уже ненужную плоть. И никогда в жизни ему не было так трудно, как в эти несколько секунд!

– Все? – заглянул он в смущенные, словно в этом была и ее вина, Ольгины глаза.

Она молча кивнула.

Священник с облегчением поднялся на ноги и снова помчался собирать топливо для постоянно затухающего костра.

Но только к полудню ему повезло. Уже вымотавшись до предела, священник наткнулся на целое месторождение просохшего плавника и понял, что спасен. Многолетние завалы трухлявого дерева горели намного медленнее, чем камыш, и давали куда как больше тепла, и он смог хотя бы на некоторое время приостановиться, чтобы обдумать положение.

* * *

Ольге было плохо и холодно: это он видел. И ей бы сейчас вовсе не помешало хоть немного перекусить. Но вокруг расстилались только сухие, ломкие камыши да бескрайние стонущие и стреляющие ледяные поля.

Он влез на дерево и еще раз внимательно осмотрел возможный путь к берегам. И еще раз понял, что пробиться сквозь эту вакханалию разбушевавшейся стихии невозможно. Наверное, будь он один, он бы рискнул и рванул бы по несущимся льдинам… но Ольга и малыш отчаянно нуждались в нем, и рисковать он просто не имел права.

Метель давно стихла, но солнце так и не появилось. Напротив, с неба посыпался мелкий, противный дождь, и отец Василий осознал, что это все очень надолго и спасшими их поначалу «пожарными» мерами уже не обойтись.

Он притащил с найденной им залежи плавника пару десятков стволов и принялся методично, основательно строить шалаш. Ему не приходилось этим заниматься с самого детства, но руки словно сами знали, что делать, и через каких-нибудь пару часов шалаш был готов: прочный, сухой, с лежанкой на возвышении и дымоходом для неизбежного в их положении круглосуточного костра. И ничего, что камыш был колким, а лежанка получилась маленькой, главное, что здесь было сухо и не дуло.

Священник помог Олюшке перебраться из временного убежища и с облегчением пустил заготовленные ранее «снопы» на дополнительное утепление стен их нового жилища. Затем он осторожно перетащил костер и только теперь признал, что сделал все, что мог. Священник завалил выходное отверстие матом из камыша и с облегчением подсел к Ольге. Здесь было тепло, темно, тихо и невероятно уютно… Она положила голову ему на плечо. Страшно хотелось спать; после этой сумасшедшей ночи он буквально разваливался на куски.