Пасынок империи (Записки Артура Вальдо-Бронте)

— Прежде всего, к вам есть вопросы у психолога, — он кивнул женщине справа.

Она чем-то напомнила мне жену Старицына: круглое лицо, пухлые руки и внимательный взгляд.

— Артур, меня зовут Анна Анатольевна, — сказала она. — У меня вопросы по вашему психологическому тесту.

Честно говоря, сердце у меня екнуло, но я заставил себя улыбнуться.

— Какие красивые имена у всех на Кратосе!

Анна Анатольевна заулыбалась.

— Вы с Тессы?

— Да. Все никак не избавлюсь от акцента. Это может помешать?

— Ни в коей мере, — сказал Валентин Яковлевич. — Мы бы хотели видеть сигнал с ваших модов во время разговора. Вы нам дадите пароль доступа?

Мне хотелось ехидно поинтересоваться: «А, может быть, сразу под биопрограммер?» Но на тренинге по собеседованиям нас строго настрого предостерегали от таких вопросов. Хотя о подобных проверках предупреждали. Моды передают физические и биохимические параметры: давление, температуру тела, интенсивность потоотделения, пульс, уровень адреналина, серотонина и всего остального. Не так мощно, как биопрограммер, но, если человек врет, боится или волнуется — видно сразу.

— Да, конечно, — сказал я и роздал им пароль.

— У вас очень странный психологический тест, — начала Анна Анатольевна.

И, наверное, у меня скакнуло давление или поднялся уровень адреналина, или и то, и другое, потому что лицо психолога стало очень заинтересованным.

— Честно говоря, обрадовался 95 баллам из 100, - сказал я. — И решил, что все в порядке. А в чем странность? 95 — это разве плохо?

— Артур, это очень хорошо. Слишком. По некоторым параметрам просто идеально. Например, по умению держать себя в руках. Так не бывает. Тест не естественный. И я вижу, что вы знаете причину.

— Не знаю, — сказал я. — Предполагаю. Вы раньше не видели подобных тестов?

На тренинге нас очень убеждали не отвечать вопросом на вопрос, но было любопытно.

— Видела. У меня естественно есть предположение, но я хочу услышать от вас.

— Я прошел курс психокоррекции в ОПЦ, — вздохнул я.

Она кивнула.

— Я так и думала. Сколько месяцев вы там провели?

— Десять дней.

По-моему, она удивилась.

— Вообще, мне сказали две недели, — уточнил я, — но на выходные меня отпустили домой, так что чистого времени десять дней. Ну, и месяц где-то перед Центром я ходил с браслетом, а на тренинги туда хожу до сих пор.

— До ста хотят довести, — усмехнулась Анна Анатольевна. — А кто делал?

— Старицын Олег Яковлевич, — сказал я.

— Ну, он известный перфекционист, — заметил мужчина справа от меня.

— А в каком вы были блоке? — спросила Анна Анатольевна.

— «С».

— Понятно, — кивнул мужчина справа. — Меня зовут Кирилл Юрьевич. Я коллега Анны Анатольевны, тоже психолог.

Кирилл Юрьевич был относительно молод, примерно, как Старицын, но как-то жестче. По крайней мере, по тону.

— «С» — это насильственные преступления, — сказал он, — а в нашем ведомстве люди, задержанные и арестованные, будут полностью в вашей власти. Как вы это себе представляете?

— Кирилл Юрьевич, во-первых, за преступления в Открытый Центр не попадают. В ОЦ попадают за проступки. У нас же три основных уровня ответственности. За правонарушение вообще не назначают психокоррекцию, возможен только штраф; за проступок назначают психокоррекцию в Открытом Центре; а за преступления — в Закрытом Центре.

— За знание азов юриспруденции пятерка, но вы не ответили на вопрос.

— Я только начал отвечать. Во-вторых, стажер такой властью не обладает, решать, по крайней мере, на первом этапе буду не я. И наконец, ваша коллега только что сказала, что у меня почти идеальный тест. Почему вы считаете, что доверить мне людей менее разумно, чем тем, кто не проходил курс психокоррекции?

— У вас были проблемы, и они могут повториться.

— Да, были. И, наверное, до курса психокоррекции мне и не стоило доверять людей. Но какое это имеет отношение к тому, что есть сейчас? Вы что человека, который когда-то переболел гриппом, собираетесь на всю жизнь изолировать от общества?

— Они могут повториться.

— Могут ли они повториться, написано в моем итоговом Психологичском Заключении. Оно у меня есть, и я могу его вам скинуть. Или его можно запросить в ОПЦ. Правда, там мое имя на первой странице. С фамилией.

— Думаю, для нас это не будет новостью, все прессу читают, — заметила Анна Анатольевна, — Так что давайте.

И я переслал им ИПЗ.

— Там в конце есть пункт «вероятность рецидива», — сказал я.

— Мы в курсе, — хмыкнул Кирилл Юрьевич.

Вероятность рецидива у меня была 0,0015 %.

— В пределах статистической погрешности, — прокомментировала Анна Анатольевна.

— Олег Яковлевич говорил мне, что средняя вероятность совершить проступок или преступление для человека, не прошедшего курс психокоррекции в разы выше.

— Ну, не в разы… — заметил Кирилл Юрьевич. — Но выше.

— Почему тогда вы считаете недостатком тот факт, что я прошел курс психокоррекции?

— А вы считаете это достоинством?

— По крайней мере, большим плюсом.

— Есть еще один момент, — вздохнул Кирилл Юрьевич. — У нас вы станете причастны к отправке людей в Психологические Центры. Насколько это для вас психологически приемлемо?

Я пожал плечами.

— Ну, я же знаю, что это необходимо. Совершенно приемлемо.

— Жалеть их не будете? — спросила Анна Анатольевна.

— Буду, — сказал я. — Буду подбадривать и морально готовить. Саша делал то же самое, когда меня приговорили: «Да не смертельно совершенно, да ничего страшного, но, если курс психокоррекции назначен — пройти надо обязательно». Буду брать пример с него.

— Саша?

— Ну, Александр Анатольевич. Нагорный.

— Курс реабилитации у вас не закончен? — спросила Анна Анатольевна.

— Нет пока. Еще где-то месяц.

— А кто в реабилитационной коллегии?

— Леонид Аркадьевич, Марина, Нагорный, мой отец, Старицын и Шадрин, реабилитационный психолог.

— И с Леонидом Аркадьевичем вы поссорились…

— Не совсем, он мне пишет. Просто я уехал. Причину сказать не могу, я давал подписку в СБК. Но Александр Анатольевич знает.