Пасынок судьбы

Что я наделал? Это же объявление войны! Готов ли я?

И тут же подобрался – готов! Война уже идёт, идёт давно. Просто настала очередь бить мне.

– Что ты сказала про ту девушку? – как ни в чём не бывало обернулся я к Эмме, но та стояла с открытым ртом и выпученными глазами.

– Ты!.. Ты!..

– Что я?

– Ты его ударил! Тебя же отчислят!

В её голосе можно было, кроме страха, разобрать нотки переживания. Я усмехнулся:

– Разве? – и демонстративно покрутил головой. – А мне кажется, что он просто упал. Шёл, споткнулся и упал. Ты ведь ничего не видела?

– Нет, но…

Я крепко, изо всей силы, схватил Эмму за локти и притянул к себе:

– Эмма! Ты! Ведь! Ничего! Не! Видела! Так?

Она какое-то время непонимающе хлопала ресницами, потом вырвала руки:

– Псих!

– Какой есть!

Теперь уже я принялся насвистывать лёгкую песенку, что-то из АВВА. Развернулся и побрёл на следующую пару, оставив Эмму наедине с Гнидой, потерявшим сознание.

– Да, сеньор директор, я настаиваю на своих показаниях.

– Тогда объясни, почему сеньор Рубини утверждает, что ты его ударил?

– У нас с сеньором Рубини… сложные взаимоотношения. Вам любой в школе это подтвердит. Например, он, наряду с сеньором Кампосом, участвовал в моем избиении в пятницу после занятий. Я могу найти сотню свидетелей этому. Кстати, это произошло буквально за воротами школы.

– Школа не несёт ответственности за происходящее за её пределами! – нервно одёрнул директор.

В кабинете у Витковского я первый раз. Разбор полётов. Но что-то подсказывает, что не последний.

Директор глянул исподлобья грозным-прегрозным взглядом, который, впрочем, не произвёл на меня никакого впечатления.

– Значит, сеньор Рубини участвовал в драке с тобой.

– Избиении… – уточнил я, но замечание было проигнорировано.

– И ты, в отместку, ударил его и сломал нос.

– Неправда. Он споткнулся и упал сам, а меня оговорил из личной неприязни. Что может подтвердить система внутреннего наблюдения.

Директор сжал кулаки, встал и нервно прошёлся по кабинету.

– К сожалению, система наблюдения дала сбой, и я не могу ни подтвердить, ни опровергнуть твои слова.

– Рядом находилась сеньора Долорес, она может подтвердить мои показания.

Директор вздохнул, открыл дверь и быстро произнёс:

– Заходите. Оба.

Они зашли. Гнида, с перевязанным носом, гипсом на пол-лица, и Эмма, наивно хлопающая ресницами, стискивающая в руках сумочку. Эмма старательно играла дуру, вот уже второй час, и я, признаюсь, был о ней худшего мнения. Когда надо – она гораздо умнее, чем кажется.

Гнида бросил на меня убийственный взгляд и сел на диван. Я по знаку директора пересел в кресло напротив него и беззаботно закинул ногу за ногу. Эмма села на моё место.

– Итак, сеньора Долорес, расскажите нам ещё раз, как было дело.

– Я уже говорила, сеньор директор, – Эмма неуверенно пожала плечами, – я не видела.

– Как, как ты не видела?! – взбеленился тот. Это был не первый допрос за сегодня, и своей показной тупостью она его достала. – Ты не видела, как один учащийся, стоявший рядом с тобой, ударил другого учащегося, стоявшего рядом с тобой?

Шпала снова пожала плечами:

– Я такая рассеянная!..

Я из последних сил давился, чтобы не рассмеяться. Глядя на её совершенно серьёзные ужимки, нельзя было не поверить в это. Да, Эммануэль, тебе бы в актрисы идти! Правда, роли бы у тебя были типовые – играть дур, но их тоже кому-то нужно играть!

Витковский успокоился, взял себя в руки и присел назад. Выдавало его лишь не в меру красное лицо.

– Сеньора Долорес, расскажите нам тогда, что вы видели.

– Ну… – Она задумалась. – Мы стояли с сеньором Шимановским. Разговаривали.

– Вы видели сеньора Рубини?

– Да. Он шёл мимо.

– Вы видели, как сеньор Шимановский его ударил?

– Нет, не видела.

– В таком случае вы, наверное, видели, как сеньор Рубини споткнулся и упал?

– Нет, не видела.

– Как нет, если вы стояли в метре от обоих?

– Наверное, я отвернулась.

Директор стал краснее варёного рака.

– Да ога с гим заодго! – вякнул Гнида, противно гнусавя. – Ога же спит с гим!

Эмма гневно обернулась. У неё был вид мегеры, гарпии, она готова была растерзать его голыми руками, и сдерживало её только присутствие директора.

– Слышишь, козёл, за такие слова я тебе сейчас ещё один нос сломаю!

Где она собралась искать у него второй нос? Я изо всех сил пытался не рассмеяться, но получалось плохо.

– Долорес! – прикрикнул директор.

– Ещё вякни хоть что-нибудь! Я тебя так разукрашу – мама родная не узнает!

– Эмма!

– Я тебе член оторву! – заводилась Шпала. – Потом прикручу назад и опять оторву! Только заикнись, с кем я сплю!

Лихо с фантазией у девочки! Под горячую руку ей лучше не попадать! Я заржал на весь директорский кабинет.

– Эммануэль Долорес! – закричал тот, теряя остатки терпения. – Это всё же мой кабинет, попрошу вести себя соответствующе!

Шпала замолчала, уткнулась в пол.

– Извините.

– Эмма, как тебе не стыдно!

– А не стыдно! – вскинулась она. – Пускай они сами разбираются! Нечего меня сюда приплетать! Я ничего не видела, ничего не знаю и ничего не скажу!

Витковский стер со лба пот. Воевать со Шпалой… Я ему не завидовал.

– Иди на занятия! – вырвался его обречённый вздох.

Эмма гордо поднялась, поправила юбку и величественно поплыла к двери. Гнида выдавил ей вслед сквозь зубы:

– Шука!

Но та лишь презрительно фыркнула.

– Сеньор Рубини, вы также свободны. Можете идти домой.

– Но, седьог дидектог…

– До свидания, сеньор Рубини! – властно указал тот на дверь.

Гнида встал, поклонился и вышел. Витковский устало плюхнулся на своё кресло.

– Шимановский, я прекрасно понимаю твою игру. Ты доиграешься.

– Какую игру, сеньор директор? – Я невинно округлил глаза.

– Не прикидывайся. Я не знаю, где ты раздобыл схему мёртвых зон, но поверь, в следующий раз тебе так не повезёт.

– Вы хотите сказать, что в следующий раз, если кто-то из друзей сеньора Кампоса поскользнётся, что-нибудь себе сломает и оговорит меня, вы меня накажете?