Патриарх Гермоген

Одно время среди земцев получила популярность кандидатура «воренка» (малолетнего сына Марины Мнишек), предлагавшегося на русский престол. Впоследствии главным сторонником «воренка» и самой Марины Мнишек окажется атаман Иван Мартынович Заруцкий — чуть ли не самый влиятельный вождь ополчения. Он произведет раскол в рядах земцев и уведет с собой из-под Москвы половину бойцов. Заруцкого и некоторых других столпов земской армии прельщала роль действительных управителей при особе царя-младенца, бессильного и безвластного. Ничего доброго, ничего чистого не содержалось в их намерениях. Не дай бог, они осуществились бы в полной мере, и у подножия трона российского встали бы хищные временщики! Смута продлилась бы надолго. Гермоген прозревал опасность, происходившую от подобных планов, и слал свое проклятие ложному царевичу, отпрыску ложного царя.

Стоит вдуматься в простые и понятные формулировки письма. Кого и на что благословляет патриарх? Полки, ведущие тяжкую вооруженную борьбу, на стояние в вере, то есть на дальнейшее противостояние иноверцам, засевшим в сердце России. Иначе говоря, он, несомненно, одобрял их боевую работу. В письме не сказано прямо: «Бейтесь!» — но какой иной вывод можно сделать из бумаги, содержание которой обращено к воинам и содержит призыв «промышлять», «как реклись», души положить «за Пречистыя дом и за чудотворцов, и за веру»? Что иное могло обещать воинство, кроме боевых усилий? Иное толкование придумать трудно.

Вторая грамота известна лишь специалистам. Ее отыскали и ввели в научное обращение гораздо позже.

Текст этого послания обнаружен в «Вельском летописце» — памятнике середины XVII века [74] . Однако составитель или составители включили в него несколько документов намного более раннего времени. Среди них оказалось и письмо Гермогена. Как сообщает летописец, его «выписал из Москвы втайне Гермоген… к бояром и к воеводам, и ко всем служилым людем», преследуя две цели. Во-первых, «чтоб не смущались всякие люди никакою прелестию»; во-вторых, чтобы они «стояли… заодин единодушно, вкупе, против врагов и разорителей, и крестопреступников Московского государства, против поляк и литвы».

74

О том, когда и где был составлен «Вельский летописец», в науке ведется полемика. По мнению В.И. Корецкого, летописец создали во второй половине 1630-х годов в западных районах России, возможно, в районе города Белая; вышел он из кругов местного служилого дворянства. — Корецкий В.И. Новое о крестьянском закрепощении и восстании Болотникова // Вопросы истории. 1971. № 5. С. 130–152. По мнению Я.Г. Солодкина, «Вельский летописец» был окончательно доработан не ранее 1667/1668 года и происхождением своим связан, возможно, с аристократическим семейством князей Прозоровских. — Солодкин Я.Г. История позднего русского летописания. М., 1997. С. 139.

Таким образом, владельцы копии патриаршего поучения видели в нем прямой и ясный смысл — ободрение земских ополченцев, сражающихся за Москву. И первые строки письма не оставляют сомнений в правильности этого видения: «Просите у Бога милости и призывайте на помощь крепкую нашу Заступницу, и святых и небесных сил, и всех святых и отринута от себя женскую немощь, и воспринять мужескую храбрость, и стояти противо врагов Божыих и наших губителей крепко, уповая и на Бога, и на пречистую Богородицу, и на всех святых, понеже с нами Бог и заступленье Пречистые Богородицы…»^{290}

Далее Гермоген обращается к земцам с требованием «поотринуть от себя всякое зло». Патриарх и в другой грамоте, как легко убедиться, повелевал унять бесчинства и отказаться от скверны в рядах войска, стоящего за святое дело. Тут он повторяет свое повеление и расширяет его: «Токмо отриньте от себя всякую ересь и всякое нечестие, его же ненавидит Бог. Кто… блудник — возлюби целомудрие, еже есть чистота телесная, и кроме жены своея со иными не блудите. Или кто разбойник или тать, или клеветник, или судья неправедной, или посульник, или книги гадательные и волшебные на погибель держит, или ведует, — впредь обещайся Богу таковых дел не творить. То чистое покаянье именуетца, что от грех престати, а не отчайся никако же никто — несть… того греха, которого Божие человеколюбие не превосходит»^{291}.

Как видно, к 1611 году хаос, ограбление храмов, издевательства над священниками, унижение патриарха привели к тому, что сама вера пошатнулась в умах. И ей на смену из темных трюмов общества повыползли «волшба», гадание и чернокнижие. Отойдя от Бога, люди качнулись к бесу…

В Московском государстве, пусть оно и Третий Рим, и Второй Иерусалим, и Дом Пречистой, народ — весь, от нищих до царей — к несчастью, был падок на разнообразную «тайную науку». То бабку-ведунью на двор пригласят, то «лопских» [75] колдунов привадят, дабы они наворожили преуспеяния — кривой дорогой, мимо Христа. А то великородный и благонравный боярин втихую приобретет книжку о «тайном знании» — «Аристотелевы врата», или, скажем, «Зелейник», или вовсе какой-нибудь «Чаровник», верный ад [76] . В годы кризисов, когда судьба страны скрывалась в туманном будущем, а люди как никогда чувствовали собственную слабость, расцветали пышным цветом «волшебные» способы раздобыть знание о будущем и сверхчеловеческую мощь. Гермоген опасался, что среди последних ратников России вся эта душегубительная темень получит широкое распространение. И вразумлял их, как мог.

75

Лопь, лапяне — обозначение народа саамов, славившегося большими познаниями в колдовстве.

76

«Чаровник» — «отреченная», то есть запрещенная Церковью книга об оборотничестве.

В летописце сказано: Гермогеново письмо появилось в том году, когда, «вооружаясь, князь Дмитрей Михаилович Пожарской да Кузьма Минин со многою силою пошли из Ерославля на помощь под Москву на безбожных поляк». Россия отсчитывала годы от 1 сентября. Ополчение Минина и Пожарского родилось в Нижнем Новгороде осенью 1611 года, а вышло из Ярославля и добралось до Москвы летом 1612-го. По понятиям русских людей того времени, период с осени 1611 года по август 1612-го составлял один год, а именно 7120-й от Сотворения мира. И, следовательно, грамота патриарха могла быть написана не раньше сентября 1611 года и не позже февраля 1612-го, когда он ушел из жизни. Причем правдоподобнее, конечно, как можно более ранняя датировка: последние месяцы Гермоген жестоко страдал от голода, силы его угасали, вряд ли он мог в столь тяжелом состоянии составить обширное поучение и тем более передать его на волю из чудовского подземелья. Скорее всего, грамота появилась осенью 1611 года [77] .

77

Публикатор послания В.И. Корецкий был уверен, что в летописи «оказалась нарушенной хронологическая последовательность событий», а ее составитель сделал «неудачную вставку»; поэтому послание Гермогена следует отнести не ко Второму, а к Первому земскому ополчению, к тому времени, когда оно «уже стояло под Москвой» (весна — лето 1611 года). — Корецкий В.И. Послание патриарха Гермогена // Памятники культуры. Новые открытия. Ежегодник. 1975. М., 1976. С. 22–23. Однако ссылка на год, когда состоялись сборы и поход Второго земского ополчения, носит развернутый характер и не допускает столь произвольного толкования.

Обе грамоты недвусмысленно говорят: отношение Гермогена к земскому ополчению — самое положительное. Патриарх поддержал его своим благословением, заботился о нравственной и духовной его чистоте.

Однако вопрос о том, был ли Гермоген зачинателем земского освободительного движения, а не только его союзником, остается открытым. Движение это начало складываться зимой 1610/11 года, а обе процитированные грамоты появились намного позже. Между рождением земского воинства и ними — более семи месяцев!

А патриарших посланий, современных изначалью земского дела, до наших дней не дошло. Скептики уверены: их и не существовало.

Напрашивается вопрос: отчего так мало дошло до нашего времени текстов, принадлежащих перу Гермогена? Особенно тех, что связаны с рождением земского дела. Не является ли само их отсутствие «говорящим»?

Их могло бы быть намного больше. Но как раз на период патриаршества Гермогена приходится большой московский пожар 1611 года, а в 1626 году, уже после завершения Смуты, грянул другой, еще страшнее, еще разрушительнее. В огненной стихии погибли архивы целых ведомств. Сильно пострадал и архив Патриаршего дома. Документированность истории Смуты вообще оставляет желать лучшего. Жизни крупных политических деятелей, воевод, архиереев, работа целых учреждений едва видны сквозь густой туман архивных утрат.

Несмотря на это, кое-какие документы сохранились, и ими можно воспользоваться, реконструируя судьбу святителя. Кроме того, существуют летописи, исторические повести, записки иностранцев, так или иначе приподнимающие завесу неизвестности над черной громадой Смуты.

Остается «послушать» иные источники, свидетельствующие в пользу того, что земское движение проистекло от призывов патриарха, а не как-нибудь иначе.

Итак, слово русским летописям.

В «Пискаревском летописце» сказано прямо: «По его патриаршескому велению пришли под Москву воеводы князь Дмитрей Тимофеевич Трубецкой да Ивашко Заруцкой, да воевода с Резани Прокофей Ляпунов со многою силою…» ^{292} Трое перечисленных воевод — вожди Первого земского ополчения. Получается, что они явились под стены столицы по указанию Гермогена. Но автор «Пискаревского летописца» неизвестен, точнее, кандидатур называлось несколько [78] . Ни один из предполагаемых создателей летописца не был вполне осведомлен в делах большой политики. Так что на страницы летописного памятника попало, как говорится, «общее мнение».

78

Вероятнее всего, это дьяк Нечай Перфирьев (далеко не самое крупное и влиятельное лицо в приказной братии), но полной уверенности в его авторстве нет. — Солодкин Я.Г. История позднего русского летописания. С. 67.

Одна из псковских летописей сообщает даже о некоем заговоре Гермогена вкупе с несколькими родовитыми людьми против литовцев и поляков: «Во 118-м году [79] прииде из Новагорода князь Иван Мещерской с немецкими и с русскими людьми подо Псков, октября в 1 день. В то же время на Москве и в Торопце, и в Новегороде при Салтыкове целовали крест королевичу литовскому Жижигонту; да и во Псков прислаша грамоту с Москвы от Ермогена патриарха и от всех московских бояр больших: как де вам стояти против московского и литовского и польского царства. И псковичи, уповая на живоначальную Троицу, креста не целовали королевичу» ^{293} . Значит, еще до того, как начали собираться земские рати, Гермоген уже начал отводить города от присяги королевичу Владиславу и тем более его лукавому отцу — королю Сигизмунду.

79

Речь идет о событиях глубокой осени 1610 года.