Патриарх Тихон. Крестный путь

Всему этому быть, а пока – город жил праздником встречи с патриархом. Венцом торжества – Вознесение. Литургию святейший служил в Казанском соборе. Служба закончилась грандиозным крестным ходом. Народ заполонил набережную Екатерининского канала, Невский проспект, Казанскую площадь.

И так совпало: у отца Философа Арнатского в этот день были именины. Святейший почтил пастыря, пошел к нему в гости. Дом батюшки стоял недалеко от собора. Народ, зная, что патриарх не уехал, не расходился до четырех часов, и Тихон несколько раз выходил с именинником и владыками на балкон благословить верных христиан.

Всякий день приносил радость. Служил святейший в Иоаннов-ском монастыре, на могиле отца Иоанна Кронштадтского, служил в Скорбященской церкви, на Благовещенском подворье.

Посетил два торжественных собрания. Братство приходских советов устроило патриарху прием в Исидоровском училище, а на Стремянной улице святейший принял депутацию города. Их оказалось свыше двухсот.

От поездки в Кронштадт Тихона отговаривали усердно, но он был тверд.

– На то и пастух, чтоб волков от стада гнать. Если что и затеяно дурного, батюшка Иоанн не оставит нас.

По кронштадтским улицам к собору святейший ехал в открытой коляске. Толпы народа не помещались на тротуарах, и приходилось двигаться медленно.

Вдруг к экипажу подскочил матрос с бомбами на поясе:

– Благослови меня!

– Не благословлю! – громко сказал Тихон. – На твоих руках кровь.

Хулиганская улыбка сошла с лица вояки, стоял, смотрел на свои ладони.

Уже у самого собора к коляске протиснулась старушка, сунула сверток в руки святейшего. Посмотрел – два куска мыла. Драгоценность восемнадцатого года.

После молебна Тихон, желая быть с народом, вышел на площадь, говорил о Кронштадтской крепости. Она и страну обороняет, она же и твердыня духа, ибо батюшка Иоанн с нами и зовет к единению. Все мы тело Церкви нашей. Враги хотели бы расчленить его, разодрать на куски, но не могут. Крепка молитва батюшки.

Прощаясь с Петроградом, святейший побывал в Духовной академии, молодость свою навестил. Литургию служил в лавре. Здесь же состоялась хиротония единоверческого епископа Охтинского Симона (Шлеева). Вручая пастырский жезл, святейший напутствовал преосвященного старообрядцев:

– Разошедшиеся пути наших пращуров соединились вновь вот уже сто восемнадцать лет назад. Единоверчество живо и дает добрые плоды. Одна у нас дорога, указанная Спасителем Иисусом Христом. Но помни. Пастырский посох как столп света. Паства на него и смотрит, не под ноги, зная, что их вождь выбрал для них стезю, пригодную для ходьбы. Да будет всякий день пастырства твоего как первый, когда особенно чувствуется и радость, и великая ответственность.

А потом святейший вышел на амвон с прощальным словом к петроградцам:

– Нельзя не заметить увядания этого града. Вместе со всей Родиной нашей большие терпит он скорби и поношения… Но я взираю на вас с утешением, потому что вы знаете, в чем заключается наше спасение… Была бы только крепка вера православная, только бы ее не утратил русский народ. Все возвратится ему, все будет у него, и восстанет он, как Иов с гноища своего. – Закончил молитвой к святому Александру Невскому: – Вспомни землю нашу, когда-то обильную, текущую медом и млеком, а ныне оскудевшую. Спаси, угодник Божий, своим предстательством пред Престолом Божиим всех верных рабов Твоих, уповающих на Тя и прибегающих под кров Твой святой.

Протекли шесть дней, как единый час, радостно, как пасхальный возглас: «Христос воскресе!»

Уезжал в Москву победителем, не ведая, что деятельность его признана властями вредоносной и ЧК ждет его в Чудове.

Пассажиров в патриаршем вагоне прибавилось, сели два церковных старосты, приезжавшие из Москвы. Люди хозяйственные, они запаслись несколькими бутылками водки с обильной закуской. Константин Васильевич Розов, покоривший своим пением и исконных петербуржцев, и новоявленных петроградцев, был рад попутчикам. После праведных трудов – расслабиться не грех. Патриарший келейник Яков Анисимович присоединился к честной компании. А святейший даже от чая отказался, лег спать. В дороге сон сладок, а в Москве дела ждут, и, наверное, не радостные.

Снилось: он в Клину, на зеленом бугорке, усыпанном золотыми цветами, на розовом камне, похожем на рыбу. Сладко быть ребенком, и он вкушал эту сладость, но какая-то тревога мешала ему. Хотел домой убежать – и вдруг понял: у него нет дома. И тотчас увидел: толпы людей, заполонив землю, потоками вливались в море. И море было вместо неба. И каждый, каждый смотрел на него, и те, кого уносило, – молили его глазами, а он – ребенок, пробудившийся от снов младенчества.

– Господи! – простонал Тихон, торопясь разбудить себя.

Проснулся – Клин. Но другой, подмосковный, где Чайковский жил.

Пошел в салон. Боже ты мой! На столе бутылки, объедки. Константин Васильевич на диване – винодышащая гора, на другом – подтянув коленки к подбородку, Яков Анисимович…

Разбудил.

– Вот навестила бы нас ЧК! Такой праздник для них – патриарх в загуле.

– Бражничали-то мы, – сказал мрачно Константин Васильевич.

– Думаешь, дохнуть бы меня попросили?

– Обошлось, – виновато вздохнул келейник Яков.

Обошлось. В Чудове чекисты задержали для осмотра не тот поезд. Железнодорожники схитрили, уберегли святейшего от ареста в глухом местечке.

Кровавые реки

Московские комиссары отобрали семинарию. Румынская церковь отторгла Кишиневскую епархию.

Пролилась кровь православных в Павловском Посаде, в Омске, в Твери, в Туле.

Тихон разослал через посольства известительные письма о гонениях на Церковь: Константинопольскому патриарху, христианам Каира, Синая, Далматии…

Боролся с сатанинской властью открыто, но его пытались втянуть в игры закулисные, благословлять террор и оккупацию российских территорий.

Троицкое подворье нежданно посетил видный работник французского посольства граф де Шевильи, с ним приехал представитель консульства Рене Маршан.

– Новые власти России, – сказал граф, – стараются копировать французскую революцию. Французская революция утонула в крови… Мы могли бы помочь вашему святейшеству покинуть страну.

– Благодарю вас, но я – пастырь.