Патриарх Тихон

Калужская губерния. 1-я половина мая. «Отношение верующих к процессу церковников отрицательное. Среди последних циркулируют слухи, что коммунисты намерены совершенно уничтожить религию в угоду еврейству».

Московская губерния. 10 мая. «Среди сотрудников управления Московского городского водопровода в связи с процессом 54-х отмечено недовольство по поводу соввласти и коммунистов… В Железкоме Сев. ж. д. политнастроение рабочих и служащих в связи с процессом 54-х ухудшилось, так как среди рабочих много верующих».

Московская губерния. 11 мая. «В 14-й типографии среди печатников недовольство приговором 54-х. Часть рабочих, однако, с мероприятиями в борьбе с духовенством солидарна».

Допрос патриарха

22 апреля/5 мая в качестве свидетеля в Московский ревтрибунал был приглашен патриарх Тихон. Этот день, целиком посвященный допросу главы Русской Православной Церкви, должен был стать, по задумке сочинителей «дела 54-х», апофеозом правоты революционного суда. Не как свидетеля, а как обвиняемого встретили судьи патриарха, ибо заседавшие накануне в Кремле Ленин, Троцкий, Сталин, Каменев, Зиновьев, Рыков, Молотов, Калинин и Фрунзе постановили: «Немедленно привлечь Тихона к суду».

Стенографическая запись этого допроса — документ, который говорит сам за себя и не требует объяснений. Надо лишь заметить, что поражение советских марионеток-судей и марионеток-обвинителей было очевидным. Даже в большевистских газетах, опубликовавших в последующие дни, по прямому указанию Троцкого, множество злопыхательских статей о допросе патриарха, проскальзывало уважение к поведению патриарха на суде.

Перекрасившийся в 1917 году в революционные цвета писатель Марк Криницкий в «Известиях ВЦИК» пишет: «В дверях слева, откуда красноармейцы пропускают свидетелей, появляется плотная духовная фигура, ничем не отличающаяся от прочих батюшек, фигурирующих на суде. Вместо наперсного креста у него на груди крупный образок (панагия). Окладистая, но довольно редкая борода, седой волос на голове. Лицо розовато-благодушное, старчески слезящиеся глаза. Поступь мягкая и сутулые полные плечи. В общем, впечатление солидного столичного протоиерея. Но этот «протоиерей» прекрасно понимает свою роль. Сначала он делает легкий поклон в сторону публики и благословляет ее по-архиерейски, сложенными пальцами обеих рук. Три четверти публики безмолвно поднимается с мест».

Штатный фельетонист «Правды» Михаил Кольцов в «Правде» обмолвился: «Патриарх смотрит на бесцеремонный вызов и допросы его свысока. Он улыбается наивной дерзости молодых людей за судейским столом. Он держится с достоинством. Но мы присоединимся к грубому святотатству Московского трибунала и вдобавок к судебным вопросам бухнем еще один, еще более неделикатный вопрос: откуда такое достоинство у патриарха Тихона?»

Как ни старались советские борзописцы чернить патриарха, на них явно произвело впечатление «патриаршее достоинство».

«Голос у гр. Белавина в меру пристойный и в меру исполненный чувства собственного достоинства…»

«В. И. Белавин ведет себя достаточно открыто…»

«Гражданин Белавин, простившись с аудиторией, в меру смиренно и в меру с достоинством покидает зал суда…»

Нет, не гражданин Беллавин предстал перед судом, а Божий избранник — патриарх Московский и всея России.

Председатель. Ваша фамилия?

Патриарх. Беллавин.

Председатель. Имя, отчество?

Патриарх. Василий Иванович, в монашестве патриарх Тихон.

Председатель. Вы являетесь главным руководителем церковной иерархии?

Патриарх. Да.

Председатель. Вы вызваны в Трибунал в качестве свидетеля по делу о привлечении разных лиц за сопротивление изъятию церковных ценностей в пользу голодающих. За ложные показания вы отвечаете. Расскажите историю происхождения вашего послания — того воззвания, в котором вы высказались против выдачи церковных ценностей, сосудов и т. д.

Патриарх. Простите, это от какого числа?

Председатель. От 13 февраля. Историю происхождения вот этого воззвания и расскажите Трибуналу.

Патриарх. Видите ли, по поводу голодающих мы не раз обращались к властям, мы просили, чтобы нам разрешили образовать Церковный Всероссийский комитет и комитеты на местах, епархиальные, для того, чтобы Церковь могла сама оказывать помощь голодающим; с этим мы обратились, кажется, еще в августе прошлого года. В августе и сентябре мы ответа не получили. Ответ я получил от ПОМГОЛа в декабре месяце. Мною был командирован в ПОМГОЛ, как сведущий в этом деле, протоиерей Цветков, он не раз работал в этой области в 1911–1912 гг. В ПОМГОЛе вели переговоры с тов. Винокуровым, который этим делом заведует. Тов. Винокуров высказал пожелание о том, чтобы Церковь наша пошла навстречу помощи голодающим и пожертвовала из своих ценностей. Протоиерей Цветков сказал, что в Церкви имеются вещи, которые мы не можем, по нашим канонам, жертвовать. Тов. Винокуров на это заявил, что мы этого и не требуем, но хорошо, если бы вы пожертвовали подвески, камни, потом украшения. Цветков сообщил об этом мне. Я тогда согласился на это. Так как знал, что воззвания должны выпускаться с ведома властей, я представил в ПОМГОЛ проект своего воззвания о том, что можно жертвовать. При этом я имел в виду, что собственно церковное имущество было передано общине верующих, и я выразился так, что, со своей стороны, разрешаю жертвовать вот такие вещи. Это воззвание после было одобрено.

Председатель. Кем?

Патриарх. ПОМГОЛом. Затем была составлена инструкция, как проводить это дело. Между прочим, в инструкцию внесен был такой пункт, что все эти пожертвования церковные являются добровольными. Потом через несколько дней, когда воззвание было напечатано, — дней через пять — вышел уже декрет ЦК о том, чтобы отбирать все. Это показалось нам странным: с одной стороны, ведется соглашение с нами, с другой — за спиной выпускают декрет о том, чтобы все отбирать, и уже ни о каких соглашениях нет речи. Тов. Винокуров сам выбросил из инструкции тот пункт, который сам же раньше подчеркнул, именно что эти пожертвования являются добровольными. Не говоря о том, что в газетах началась травля патриарха и церковных представителей, князей Церкви и т. п. Я обратился с письмом к Калинину, где написал ему, что было соглашение отдавать то-то, а теперь требуют то-то.

Затем было внесено тов. Винокуровым, что это было добровольное пожертвование, и он выбрасывает этот пункт из инструкции. Я просил в письме Михаила Ивановича, чтобы этот пункт был восстановлен, чтобы это было добровольным соглашением, а что иначе нам придется поставить в известность, так сказать, население, и вот ответа не последовало. Вероятно, Калинин передал записку и ответа не получил. А на местах стали отбирать; кажется, в Петрограде. И вот тогда я выпустил послание, так как ко мне обратились и миряне, и духовенство, и не из Москвы только, а из других епархий, и высказал ряд церковных канонов. Но, конечно, никакой контрреволюции я тут не видел.

Председатель. Вы не вполне мне ответили на вопрос о возникновении послания. Почему оно возникло — это ясно, но как оно возникло? Вы лично его написали?

Патриарх. Лично.

Председатель. Собственной рукой?

Патриарх. Да.

Председатель. Не помните, какого числа?

Патриарх. В начале, кажется, первой недели [50] , так 13–14 числа.

Председатель. Тринадцатого числа?

50

14/27 февраля начался Великий пост.

Патриарх. Да.

Председатель. Трибунал имеет в виду послание, которое заканчивалось сообщением, что за выдачу священных сосудов миряне караются отлучением от Церкви, а пастыри низложением из сана. Вот этот конец был тогда же написан?

Патриарх. Тогда же. Это было в начале первой недели.

Председатель. Какой общий порядок у вас составления посланий?

Патриарх. Вы спрашивали меня — кто был инициатором. Я говорил, что я, и что не принимает ли участие профессор Громогласов и другие.