Патрис Лумумба

Он цитировал библию и расстреливал африканцев из современных ружей. Его порой кощунственная писанина заставляет призадуматься. Конечно, Стэнли вынес на листки бумаги далеко не все из своих похождений, но из них можно составить представление о характере экспедиции. Его книга «В дебрях Африки» содержит такие откровения: «Эти сыны лесов не возбуждают моих симпатий. Они подлы и злы, а лгут еще охотнее, чем обитатели открытой равнины. Я не верю ни единому их слову, не могу положиться ни на какие их уверения».

Нет, мы не выхватываем случайные цитаты, чтобы подтвердить заранее избранную точку зрения. В книгах Стэнли выражено ничем не замаскированное, откровенно пренебрежительное отношение к африканцам. Он запросто, походя говорил об «умственной несостоятельности» конголезцев. Надо полагать, говорил правду, когда писал: «Весь караван бросился в атаку, пробежал насквозь всю деревню, объятую пламенем, и, продолжая отстреливаться, остановился в каком-то предместье, в восточном конце местечка, которое еще не успели поджечь».

Стэнли пробирался от устья реки Конго к Киншасе, будущему Леопольдвилю, современной столице страны. «Бурливая и предательская река», как называл Конго Генри Стэнли, раздраженный и трудностью пути, и сопротивлением местного населения, все же несла его и его караван, набранный на острове Занзибар, к заветной цели — в глубь страны. «В этой чужой стране, — отмечал Стэнли, — мы все чужие и лишь ощупью пробираемся в этих дебрях».

Сохранились приказы Стэнли: даже во время сна ни в коем случае не расставаться с оружием. Пуще всего беречь патроны, порох и капсюли. И обобщающее заключение свидетельство: все население бежало внутрь страны. Стэнли оставил свои писания об африканском сафари, а конголезцы сложили песню о вторжении европейцев.

Чужеземцы, куда вы идете? Куда вы идете? Эта страна не хочет принять вас, Не хочет принять вас. Все будут против вас, Все будут против вас! Против вас! И все вы будете убиты, Будете убиты!

Вопреки желаниям, выраженным в приведенной песне, убиты были далеко не все ненавистные пришельцы, но положение Стэнли было отчаянное, о чем свидетельствует его письмо. «Кому-нибудь в Бома, кто знает по-английски, — говорилось в нем. — Я прибыл из Занзибара с 115 людьми. Мы умираем от голода. Туземцы отказываются продавать съестные припасы. Это заставляет меня обратиться к вам, хотя я вас и не знаю. Не откажите в моей просьбе: пришлите мне тысячу метров бумажной материи и 20–25 мер зерна. За все издержки будет заплачено. Нужно только, чтобы все это пришло в течение двух суток, иначе у меня перемрет много людей».

В приписке говорилось, что автор письма — тот самый человек, который отыскал доктора Давида Ливингстона. Помогли проживающие в Бома англичане. Лихорадочная судьба вынесла Стэнли к Киншасе, к вождю Нгальеме. Деяния Леопольда и Стэнли не остались незамеченными: им уже тогда дана была верная оценка. Марк Твен в «Монологе короля Леопольда» писал: «Страшная тень Леопольда лежит на Свободном государстве Конго, под этой тенью с невероятной быстротой чахнет и вымирает кроткий 15-миллионный народ. Это страна могил, не что иное, как Свободное кладбище Конго…»

«Свободное кладбище Конго» должно было обзавестись своей столицей. Набрав новую экспедицию, Стэнли добрался до Киншасы, разбил на ее окраине лагерь и, к своему ужасу, обнаружил, что на правом берегу виднеются палатки европейцев и развевается флаг Франции. Исследователь Саворьян де Бразза, направленный Парижем, опередил на этот раз пронырливого Стэнли. Последний рвал и метал, но вынужден был смириться: за ним на этот раз стояла не могущественная Англия, которая шла открыто на осложнения с любой державой при дележе африканских лакомых кусков, а крохотная Бельгия. Правобережное Конго пришлось уступить Франции.

Киншаса приобрела новую вывеску: Леопольдвиль, город короля Леопольда. Переименовывалось решительно все: реки, озера, города и селения, водопады и горы. Колодой карт, раскинутой в колониальном пасьянсе, на просторы огромной африканской страны внедрились европейские имена — Альберты, Шарлотты, Эдуарды, Виктории. Стэнли не обидел и себя: его именем назван город на порогах Конго. Стэнли-пул — место повыше Киншасы, где великая африканская река разлилась на протоки, образуя несметное число островков, малодоступных для человека и по сей день. Благодарные колониальные потомки Стэнли отгрохали ему монументальный памятник на окраине конголезской столицы. В одной руке палка, другая приподнята и сжата в кулак. Грозящий, жестокий европеец…

Лумумба не любил этот город и бывал в нем редко. Когда Патрису доводилось приезжать в столицу, он первым делом направлялся в африканские кварталы, останавливался у родных и знакомых.

На этот раз он, однако, направился к особняку на авеню Липпенс, принадлежавшему бельгийской колониальной администрации. Не ахти какие важные чины просиживали в особняке положенное по службе время, но все же он усиленно охранялся, и простые африканцы не имели к нему доступа. Теперь же, в 1958 году, положение стало меняться, и эти перемены чувствовал каждый служащий в особняке на авеню Липпенс. Раздается звонок из резиденции генерал-губернатора: примите такого-то африканца, да еще так, чтобы он уехал от вас довольным. Раньше подобных церемоний не было и в помине. А теперь африканцев принимали и выслушивали. Что-то определенно изменилось в Бельгийском Конго. Совсем недавно весь Леопольдвиль облетело известие: два чиновника из генерал-губернаторства были оштрафованы… за грубое обращение с конголезцами. И уже не диво, если при встрече с конголезцем бельгиец подаст руку, разговорится.

Войдя в особняк, Лумумба узнал, кто занимается оформлением виз в Гану, и подошел к столоначальнику.

— Мсье Лумумба? — не то спрашивая и уточняя имя, не то приветствуя вошедшего, спросил он. — Очень рад с вами познакомиться. Ваша виза ждет вас. Кстати, в Аккре работает на дипломатической службе мой старый друг. Вдруг вам потребуется какая-либо помощь. Вот вам его телефон и адрес. Ну что ж, как говорится, бон вояж.

Лумумба не произнес ни одной фразы: он только дважды сказал «Спасибо» — когда чиновник предложил ему адрес бельгийского дипломата в Гане и перед самым уходом. Лумумба хорошо знал, что указание о «новом подходе» к местным жителям исходит даже не от генерал-губернатора, а из Брюсселя. Это отражало общие изменения в политической атмосфере колонии. Издавна враждующие стороны — конголезцы и европейские поселенцы, в основном бельгийцы — готовились к новой схватке. Нет, Бельгия не наращивала войска в колонии: девятнадцатый век, век империалистического раздела Африки, отошел в прошлое. Кроме того, Брюссель учитывал опыт Англии и Франции: обе державы, неизмеримо сильнее Бельгии, отступали из Азии, а теперь сдают позиции и в Африке, выдвигая на первый план дипломатию. Речь может идти об условиях, о времени предоставления независимости — и только. Антиколониальный вал никому уже не дано остановить.

В Брюсселе имелись политические деятели, понимавшие, что Бельгия должна как-то договориться с конголезцами. Но с какими? Кто они, эти руководители недавно созданных партий? Существовала система слежки, и генерал-губернаторство знало о митингах и собраниях, о содержании речей некоторых лидеров. Но ведь и эти лидеры тоже знали, что за ними присматривают, наблюдают. А что бы они сказали при полной свободе?

Вопрос с визой для Лумумбы и его коллег был так быстро решен потому, что в Леопольдвиле состоялось недавно совещание бельгийских чиновников, вызванных из провинций, на котором было решено не препятствовать поездкам конголезцев за границу. Пусть выезжают, произносят речи, проявляют свое политическое лицо…

Патрис Лумумба летел в независимую африканскую страну. В самолете было еще два конголезца — Гастон Диоми и Жозеф Нгалула. На протяжении всего рейса они не переставали обсуждать политические проблемы, связанные с Африкой и будущим Конго. На них обращали внимание другие пассажиры, но им, увлеченным спором, мало было дела до окружающих.

В который раз Лумумба убеждался в той очевидной истине, что теперь и с конголезцем, если он вышел на политическую арену, следует быть и дипломатом и политиком, а в ряде случаев и осторожным, сдержанным на оценки человеком. Вот, например, Гастон Диоми. Он близок к Жозефу Касавубу, человеку Нижнего Конго, пользующемуся известностью в Леопольдвиле. Гастон быстро продвигался по служебной бельгийской лестнице. Не всем конголезцам колониальные власти чинили препятствия. Гастон Диоми занимал пост бургомистра коммуны Нгири-Нгири, а его друг Касавубу возглавлял леопольдвильскую коммуну Денделе. Гастон был близок и к генерал-губернаторству. Он гордился тем, что состоял в переписке с бельгийским королем Бодуэном. Считанное число конголезцев имело право на это: чуть что, и мсье Гастон шлет телеграмму в Брюссель. Адрес высочайший. У иного на телеграфе не примут послание, выгонят вон, а у Гастона принимали.