Патрис Лумумба
Шрифт:
— Отомсти им, когда сможешь. Пусть у тебя будет меньше слез, чем у меня. Пусть у тебя будет больше гнева, чем у меня. Пусть у тебя будет больше разума, чем у меня. Пусть у тебя будет больше веры, чем у меня. О богатстве я не упоминаю — его у тебя будет ровно столько же, что и у меня…
Что же он, Окитоленга, передаст своему сыну? Что он станет ему говорить, когда тот подрастет и обрушит на него тысячи вопросов? Какой даст ответ? Патрис-старший видел первых завоевателей, пробравшихся в Санкуру из Европы. Его сын Окитоленга родился и вырос при упрочившемся колониальном режиме. Сын Окитоленги появился на свет не в лучшие времена. Что ждет его, Патриса-младшего?
Грустные размышления не покидали его.
Памятуя слова мамы Онемы, он направился в лес.
Коммуна Лемба
Аэропорт Нджилли, или Джилли, построен совсем недавно.
С аэродрома Лумумба направился вместе с встретившим его Жозефом Лутулой в коммуну Лемба, на улицу Каанге, где проживал Жозеф. Они ехали на мотоцикле. Жозеф сел за руль, а Лумумба пристроился сзади. Они ворвались в город, свернули около центрального почтамта влево и подались в родную стихию африканских хижин. На ходу Жозеф бросал короткие фразы, то выспрашивая у Лумумбы о делах в Аккре, то сообщая Патрису о событиях, происшедших за время его отсутствия.
Политика, политика, одна политика, всюду политика! О политике говорили все. Лумумба радовался этому и в то же время это обстоятельство вызывало у него настороженность и раздумья. Он понимал, что далеко не каждому, даже образованному, африканцу под силу разобраться в сложных задачах страны на ее историческом перекате. Бельгийцы распускали на сей счет немало язвительных анекдотов: они зло высмеивали африканских лидеров, но в этом саркастическом смехе была и своя доля истины. На то и существует пословица батетела: «Даже собачий лай надо понимать».
Все сводилось к одному: предоставлять Конго суверенитет рано. Народ не готов взять на себя управление огромной страной, где так бурно начала развиваться современная промышленность, нуждающаяся в квалифицированных кадрах. Конголезцы умеют, да и то не все, разъезжать на велосипедах, сделанных на Западе. Да и что они вообще умеют производить? Делают пироги, плетут циновки, копают мотыгой землю, рубят лес, охотятся, рыбачат, пьют пальмовое пиво, обзаводятся детьми, прокормить которых не в состоянии, а это значит — плодят нищих. И им дать в руки руль управления? Нет, Бельгия, которая взялась цивилизовать Конго, не совершит этого необдуманного шага. Только плохой хозяин рвет с дерева зеленые, незрелые плоды. Бельгия — хороший и опытный хозяин, она не допустит ошибки…
По пути он разговаривал с Жозефом Лутулой о положении в Лео. Город был населен представителями чуть ли не всех племен и народностей Конго. Когда запрет на поселение африканцев был снят, в Леопольдвиль устремились потоки людей со всех концов страны. Шли целыми семьями. Африканцы родственные и земляческие узы понимают конкретно, и чувства близости они выражают не в письмах и телеграммах, посылаемых в праздничные дни. Батетела, пришедший в столицу и нашедший вполне сносную работу, сообщает об этом своим родственникам в касайских деревушках, приглашает их к себе, обещает помочь во всем. И держит слово. Он радушно встречает новоселов, сколько бы их ни было. Живут двумя, а то и тремя семьями. Весь заработок хозяина уходит на питание — до тех пор, пока пришлые не найдут работу. Так проходит месяц-другой. Наступают трудности. Работу найти нелегко, а денег не хватает, чтобы прокормить всех. Что-то продается на африканской толкучке, кто-то выручил и дал несколько франков взаймы. Кое-как перебились. Снова появились надежды на лучшее. Совместно пережитое трижды роднит, делает людей близкими. Испытание горем и радостью — самое верное и неподдельное. Проживающие в Леопольдвиле батетела создали свое землячество — секретарем его вот уже несколько лет был Жозеф Лутула. О его бескорыстии знали все. Если Жозеф опять шлепал босиком, значит отдал кому-то свои ботинки. А как же: парню хочется пойти в кино или встретиться с девушкой, а надеть на ноги нечего. Лутула расшнуровывает свои и предлагает. При этом у него одна-единственная забота: тот ли размер обуви! Подходит — бери и щеголяй себе на здоровье. Надевай и сорочку. Сам приладит и галстук жениху…
Лумумба говорил ему:
— Тебе, Жозеф, в новом правительстве можно доверять все, за исключением министерства финансов. Раздашь все деньги и ни за что ни про что сядешь в тюрьму. Правда, там ты тоже не пропадешь: к тебе будет стоять длинная очередь с передачами. А впрочем, у меня остались деньги. Возьми, пожалуйста, ты их истратишь с большей пользой, чем я.
Вскоре в комнату пожаловали гости: пришел Жозеф Окито, которого все называли папой, отдавая дань его годам. Высокий, с сединой, которая бывает особенно прекрасной у черноволосых. Сняв ботинки, уселся на полу друг Лумумбы с детских
лет Эмери Рафаэль Пене Сень-ха Лупака. Сын вождя и сам вождь, он по традиции носил имя, в котором объединились имена наиболее знатных предков. Вошел совсем юный Эммануэль Нзузи, всегда восторженно относившийся к Патрису. Веселый, жизнерадостный Лутула принес тарелочки с поджаренным арахисом, поставил на пол несколько бутылок пива, разложил початки кукурузы, только что вынутые из кипятка.— Патрис, это в честь твоего приезда, — сказал Лутула, приглашая гостей к скромной трапезе. — Больше ничего нет. Позднее приготовим ужин.
— Что ты, что ты, Жозеф! — отвечал Лумумба. — Разве ты не знаешь, что в настоящее время для любого конголезца самой лучшей закуской является политика? Начнем с нее…
— И кончим ею, Патрис! — вставил папа Окито.
— Ты был на родине, папа? — обратился к нему Лумумба. — Что говорит, что думает народ? С кем ты встречался? Как поживают мои родители?
— На тебя возлагают большие надежды, Патрис. Тебя любят и доверяют тебе. Встречался я почти со всеми жителями твоей деревни. Бельгийские власти усиленно следят за приезжими. Приходилось уходить в лес, на рыбалку. Сидим с удочками так, для виду, а сами обсуждаем политические проблемы, словно мы уже у власти и сами правим своей страной.
Это хорошо. Батетела всегда были молодцы. Их ничто не сломит, ничто не остановит.
— Говорил я с вождями, — продолжал Окито. — Они предлагают поднять восстание. Бельгийцев не так уж много, и с ними можно покончить в два счета. Военный гарнизон Лулуабурга поддержит население. Замысел таков: провинция Касаи первой в Конго провозглашает независимость. Мы формируем свое правительство. Немедленно информируем об этом Организацию Объединенных Наций и великие державы. Брюссель будет поставлен перед свершившимся фактом. За нами последуют и другие провинции. В случае необходимости мы им окажем военную помощь. Ты должен, Патрис, выехать в Касаи, чтобы взять руководство восстанием на себя…
Лумумба чувствовал, что старик Окито целиком и полностью разделяет идею скорого восстания, в благополучный исход которого он глубоко верит. Но кажется, сторонники решительных действий забыли пословицу батетела: «У охотника, кроме храбрости, должны быть ум и ловкость». Лумумба даже не спрашивал мнения остальных — видно было по их глазам, что готовы хоть сейчас отправиться в провинцию и приступить к осуществлению плана, изложенного Жозефом Окито.
В истории Конго не раз случалось, что то или иное племя поднимало восстание против угнетателей, одерживало победы, но радость была недолгой. Прибывали карательные отряды. Били без разбора — и правых и виноватых. Положение становилось еще тяжелее. Большая, многоплеменная страна. Нет, отдельные вспышки не принесут освобождения.
— Папа, — начал Лумумба, — сейчас нам надо быть очень осторожными. Никаких восстаний! Это будет на руку бельгийцам. Они только ждут повода, чтобы развязать кровавые инциденты и тем самым отсрочить предоставление нам независимости. Чтобы ускорить наступление долгожданного дня, мы должны проявить терпение, выдержку. Господство бельгийцев никогда еще не было таким непрочным, как сейчас. Но мы, конголезцы, можем оказаться еще слабее…
— Извини, Патрис, но я с тобой не согласен, — сказал Окито. — Политически народ подготовлен к более решительным действиям. Нам нельзя медлить. Скажу тебе откровенно, что среди населения ведутся разговоры о политических руководителях. О тебе, обо мне, о Боликанго и Касавубу. Кое-кого народ подозревает в тайных связях с бельгийцами. Распускаются слухи о взятках, о подкупах.
— Папа, дорогой мой старик, — обратился к нему Лумумба. — Все, что ты говоришь, — сущая правда. Но из этого нельзя делать вывод о необходимости вооруженного восстания.
— Меня убедили наши вожди.
— Вожди бывают разные…
— Сейчас они все настроены одинаково.
— Вряд ли. Временные настроения нельзя принимать в расчет, нужны постоянные факторы. Среди вождей племен были и такие, которые зарекомендовали себя еще хуже, чем колонизаторы. Ты знаешь поговорку о католиках, стремящихся быть правовернее самого папы римского. Так и у нас. Жизнь наиболее сложна как раз в такие периоды, когда старое, устоявшееся рушится, а новое только нарождается. Колонизаторы, чтобы удержаться, готовы пойти на все. У бельгийцев, помимо военной силы, есть еще и деньги. Это дает им возможность лавировать. Где не берет сила, пускай в ход франки. Не победил оружием — побеждай деньгами, подкупом. Политика может быть и возвышенно чистой, и предельно грязной. Надо быть готовыми ко всему. Им бы очень хотелось иметь на своей стороне такого популярного и честного человека, как ты, папа. Не удивляйся, меня ведь тоже пытались обработать. Хочешь, я тебе расскажу, как меня просвещал король Бодуэн?